И где бы я ни был, в каких бы краях (зарубежных) ни мотался, шотландская "Дейли рекорд" была повсюду.
Очень просто. Выиграть стипендию Фонда Сент-Эндрюс в шотландском Глазго. И вот 12 стипендиатов-россиян из 300 страждущих уже в Глазго и старательно проходят обучение на пост-аспирантских курсах "Управление людьми в журналистике" в университете Страф-Клайд.
Но это с восьми и до четырнадцати, а потом все на трудовую практику. Меня отправили не в издательство, не в пиар-контору, а в "Дейли рекорд". Старинную шотландскую газету-таблоид со столетней историей. Именно шотландскую, потому что если в Глазго или Эдинбурге вы оброните нечто похожее на "здесь, в Англии", то, считайте, разговор с местными закончен. И даже вполне приличную еженедельную стипендию мы получали не в английских, а в шотландских фунтах, абсолютно равных по номиналу. Жаль только, в Лондоне их с трудом обменивали на настоящие, на английские.
В "Дейли рекорд" на полном серьезе утверждают, что все миллионы разбросанных по миру шотландцев обязательно покупают эту газету. Наверное, ибо нет страны, где бы в газетном киоске я не натыкался и по старой памяти не покупал это ставшее для меня полуродным детище. Тираж "Дейли рекорд" около 300 тысяч. После футбольных туров с подробнейшими описаниями баталий локальных идолов "Глазго Рейнджерс" и "Селтика" он иногда еще и возрастает.
Это не анекдот. Поглощая бизнес-ланч в переполненном ресторане Глазго, я между первым и вторым перелистывал здоровенный лондонский "Дейли телеграф". Видно, невзначай пару-тройку раз залез на сторону соседа по столику. И вскоре получил от него по-британски язвительное: "Вам бы лучше читать таблоиды". Конечно, они форматом поменьше, да и намек соседа был понятен: только читатель таблоида может вот так, неловко, шелестеть страницами и мешать соседу. Для меня в этом вся разница между таблоидом и качественной, как говорят у них, и гораздо большей по размеру газетой, которую читают люди соответствующего интеллектуального уровня.
В "Дейли рекорд" меня определили в отдел новостей и отправили в зал, где за большим столом роились с десяток репортеров. И с кем бы я потом ни разговаривал, эта толкотня никому не нравилась. Идея, которую взяли все от того же магната Мердока или такого же нехорошего человека Максвелла, была проста. Все журналисты под присмотром. И тут не забалуешь, жене или девушке звонить не будешь. Типичное, как мне поведали, заблуждение. Наоборот, толкучка, а вырваться из-под контроля - запросто, ибо у редактора отдела новостей не хватит глаз, чтобы опекать всю толпу. Но все почертыхались, подчинились, попривыкли и делали свои личные дела, ни на что невзирая. Правда, очень сложно сосредоточиться, если только пишешь не о каком-нибудь дежурном пожаре.
На него меня поздним вечером или ночью и послали. Горело нечто на горе. Все окружено полицейскими, и я подумал, что близко к месту действия не пробиться. Но парень из отдела новостей, который меня опекал, сказал копу лишь два слова "Дейли рекорд", и нас моментально пропустили к горевшему складу.
Вообще я был поражен, как в Британии относятся к журналистам. Даже не удостоверение, которого у меня не было, а одна лишь ссылка на газету открывала многие двери. Британцы приучены к тому, чтобы делиться информацией с прессой. Это всасывалось в кровь десятилетиями и уж точно всосалось. А пожар был как пожар, и крошечная заметка о нем не отличалась от остальных.
Вскоре мне поручили сделать беседу с игравшим в "Глазго Рейнджерс" Алексеем Михайличенко. Я занервничал, ибо помнил капризы киевских динамовцев: завтра, на следующей неделе, через месяц. Тут все произошло сегодня и сейчас. Из "Дейли рекорд" позвонили пресс-офицеру "Рейнджеров", и через пару часов я уже брал длиннющее интервью. Мы сидели в ресторане клуба, и Михайличенко в деталях описывал свою шотландскую эпопею.
Я написал огромное интервью на своем простом английском, которое без правок и без особых сокращений вышло уже на следующий день, - первая полоса плюс две таблоидные странички в спортивном разделе. Несколько отличных фото Михайличенко и, к удивлению, мое собственное. Плюс чек на весьма солидную сумму.
Через день совсем немолодая уборщица особо тщательно драила мою крошечную комнату университетского общежития. Потом подошла с двумя номерами понятно какой газеты: "Можно ваш автограф? Для меня и для сына". С тех пор у меня на столике всегда было вдоволь пакетиков с кофе-чаем и крекеров. После занятий с такой же просьбой обратился профессор, читавший у нас политологию. Я удивился: неужели в университете Страф-Клайда, откуда годами выходила практически вся британская лейбористская верхушка, читают таблоиды? "Они очень хорошо и подробно пишут о футболе, - признался седовласый наставник. - А я болею за "Рейнджеров". На стадионе "Рейнджеров" меня без всякого пропуска или билета провели в ложу. Было холодно, и стюарт укрыл ноги пледом, притащил эля, похвалил за статью: "Я и не знал, что Михайличенко такой умный".
Журналистов ценили, обласкивали. Боялись или уважали? В Британии журналистика - особая каста. Здесь привыкли, можно я напишу так, на слово верить слову. Любому не любому, но сила британской печати ковалась веками. И вот выращены послушные верующие, которые внимают, доверяют и, кризис не кризис, покупают приручившую их газету.
Та же "Дейли рекорд", мне это было видно, поддерживала не высоко парящих тори, а лейбористов. Никаких афиш и признаний в любви, но читатель - простой человек с пресловутой британской улицы. Зачем ему консерваторы? И партия лейбористов умело, без особого нажима, подавалась честной, справедливой, помогающей как раз тем, кто и читал "Дейли рекорд".
Несколько раз был удостоен чести беседовать с главным редактором. И так хотелось поговорить о свободе прессы. Редактор, заметьте, не местный шотландец, а англичанин, долго не распинался. Он был откровенен. Прислан из Лондона и на время. Зачем? Поддерживать порядок. И не затем, чтобы устанавливать добрые отношения с работающими тут журналистами. Задача: направлять. Давать верные статьи. Поддерживать точный баланс между убийствами, наркоманами, любимым футболом и политической составляющей. А оно понятно и ясно, из какой партии должен быть премьер. Хотя и в тори тяжелых камней не кидали.
И еще дисциплина. Репортеры должны быть исполнительны. Незадолго до моей стажировки уволили парня, увлекавшегося поглощением пива в ньюс руме. Да, неплохой репортер с быстрыми ногами. Но это урок для других. Теперь пива никто не пьет на работе. А после - да хоть залейся.
Меня интересовало, откуда добывается вся эксклюзивная информация. Почему полицейские говорят с нами, как со своими, и пропускают туда, куда остальным от ворот поворот? Редактор объяснил: отношения устанавливаются десятками лет. Сдача (или слив) новости - привилегия первой в стране таблоидной газеты, которой почитала себя его "Дейли рекорд". Бывают и поощрения. Скромные подарки к Рождеству, к юбилеям. Но это не как у Мердока или в свое время свалившегося со своей яхты в океан другого печатного магната Максвелла - лондонская волна до Шотландии не докатилась.
Да, порой поступают иски: вторжение в частную жизнь. Но их немного. По крайней мере деятели свободных профессий прекрасно сознают, что такое пусть и излишне назойливое, однако внимание создает им дополнительную рекламу. И бесплатную. Так что сегодня, сейчас мне понятно, почему так долго процветал беззастенчивый Мердок. Почва была хорошо им же и взрыхлена. Читатели ждали того, что он им щедро преподносил - желтеньких сенсаций. И им было все равно, что читают заказуху или незаконно добытую информацию. И только тогда, когда его писаки перешли всякую допустимую грань, громыхнуло. Заметьте, мердокские копатели захлебнулись в грязи, когда взялись не за каких-то футболистов или кинозвезд. Дошли, подобрались к святому - истеблишменту, высшему руководству. И неизвестно еще, будут ли серьезно наказаны или обойдется показательным пусканием цветных мыльных пузырей в парламенте.
А журналисты... Что они - небогатые, послушные, изобретательные, с длинными ногами и отточенными перьями. Всегда и в любой стране (не беру телевизионщиков) скромно оплачиваемые и на все готовые ради сохранения места и права заниматься любимой профессией.
Что поражало в "Дейли рекорд", так это дисциплина. Ни разу не слышал, чтобы рядовой журналист спорил с редактором отдела, если тот браковал его сочинение или вдвое сокращал. А уж спорить с главным редактором! Ну разве перечат всемогущему Богу? Никто ни днем, ни ночью не отказывался бежать на пожар, убийство, футбол, да куда угодно.
Атмосфера была не дружеской, но благожелательной. И только однажды, уже под конец, я вдруг почувствовал: что-то не так. Редактор отдела безо всякого спросил меня, знаю ли я, зачем меня вызывает главный. Я сказал, что, видимо, попрощаться, и шеф новостей как-то странно ухмыльнулся.
Короче, сделав из длинной истории короткую, как говорят британцы, напишу, что главный предложил мне постоянное место в редакции. А как же мой простецкий английский? Для таблоида он и подходит. А ошибки? Исправят редакторы, за это деньги и получающие. Я отказался. Он не понял и чуть прибавил. Но мне не нужна была Британия с ее Шотландией. Набравшись опыта в университете и в "Дейли рекорд", я торопился в мою родную газету. Серьезную, качественную, где больше 20 лет вкалывал я и в которой работал еще мой отец и которая, увы, вскоре превратилась хотя бы по формату в нечто вроде таблоида и перестала быть моей.