Поделиться
Группа "Чайф" - из тех немногих представителей "уральского рока", кто так и не эмигрировал в столицы. Верность коллектива своей малой родине уральцы ценят, и свидетельством народного признания стали недавно врученные музыкантам знаки отличия "За заслуги перед Свердловской областью".
"Чайф" уникален не только географическим постоянством. За 26 лет существования группы ее состав мало изменился, а популярность только растет, многие их песни стали воистину народными.
Бессменный лидер "Чайфа" Владимир Шахрин склонен видеть причину "долгожительства" в суровых стартовых условиях. Для его "поколения дворников и сторожей" запрет на рок-музыку сделал ее больше, чем музыкой - образом жизни и даже религией. Более того, полуподпольные условия бытия, пережитые первыми русскими рокерами, позволили им трансформировать самодеятельность - в самобытность, а сейчас - легко адаптироваться к наступлению интернета, где никто за музыку не платит. Словом, "спасибо партии за наше суровое детство"...
Владимир Шахрин: Для меня главная ценность этого знака отличия в том, что его получил не один Шахрин, а все четверо музыкантов. У нас редкая история - у нас группа. И все записи, аранжировки мы делаем вместе.
"Российская газета": Причина "устойчивости" группы в военной дисциплине, потому что все вы служили в погранвойсках?
Шахрин: У нас чрезвычайно дисциплинированный коллектив. Организаторы концертов даже говорят, что второго такого, наверное, нет. Если мы говорим, что в 5:15 выезжаем в аэропорт - то в 5:15 все уже будут сидеть в автобусе. В тех редких случаях, когда кто-то все-таки опаздывает на пару минут, его традиционно встречают аплодисментами - и ему становится стыдно.
Я думаю, что дело не в армейской дисциплине. Я думаю, что и армия, и жизнь научили нас быть ответственными за то, чем мы занимаемся. И этого ощущения ответственности, как мне кажется, не хватает современным мужчинам. Многие называют это инфантильностью, а я считаю, что это неспособность принять решение и ответить за него. Многие мамочки делают все за своих сыновей - и мужики с детства не умеют принимать решения.
"РГ": Вы так уверенно об этом рассуждаете, потому что у Вас дочери?
Шахрин: ... и поэтому в процессе воспитания сыновей я совершенно непревзойденный мастер!
"РГ": Почему Вы опрокидываете стереотипы: ваша музыка всегда вне мейнстрима, предпочитаете акустическое звучание... Да и в Москву-Питер не эмигрировали.
Шахрин: Начну издалека. Первый состав группы "Чайф" - это вообще было что-то странное. Я тогда играл на ленинградской двенадцатиструнке. Бегунов играл на полуакустической электрогитаре, действительно найденной на помойке, марки "Колобок" - такая на ней была наклейка с велосипеда. Олег Решетников играл на перкуссии - бонгах, ксилофоне и иногда брал один рабочий барабан. Получалось более чем странное звучание, но наглости нам хватало. Нам и в голову не приходило, что так нельзя, что у барабанов должна быть бочка, что должен быть соло-гитарист. Главное, что играем, что нам нравится. Какие там правила!
Подтверждение этому я получил в 97-ом, когда мы в Лондоне попали в студию на Эбби-роуд. Мы принялись расспрашивать дяденьку - матерого звукорежиссера, который писал всех от "Пинк Флойд" до Бритни Спирс, - как правильно записать барабаны или гитары, сколько поставить микрофонов... А он на все вопросы отвечал: никаких правил нет, все это ерунда, как вам надо - так и пишите.
"РГ": Спорим, вы сфотографировались на пешеходном переходе у студии, выстроившись гуськом?
Шахрин: Естественно. Но не с первого раза: только выстроимся - машины идут, мы убегаем. Так и бегали, пока нам не сказали: чего вы убегаете, они же должны остановиться, потому что это - пе-ре-ход.
На Эбби-роуд я впервые понял, что чувствуют паломники в святых местах. Вот по этой лестнице битлы спускались, на этом рояле брался последний аккорд "Сержанта Пеппера", а здесь в углу ночевал Клэптон... Да пусть простят меня люди верующие, но посещение Иерусалимского Храма произвело на меня меньшее впечатление.
"РГ": То есть для вас рок-н-ролл - "это не работа", как считает Кинчев, - это религия?
Шахрин: Я анализировал, почему это в нас так глубоко засело. Думаю, очень мало было информации, и вдруг это пустое пространство заполнилось рок-музыкой. И мы ей питались! Мы ее ели на завтрак, обед и ужин, а иногда еще и ночью перекусывали. Как в деревне, бывает, вырастают на сливочном масле или на картошке и сале - вот так и мы выросли на этой духовной пище.
А сейчас для людей это просто музыка, некая часть культурного наследия человечества. Мы без нее не могли, а они могут. Я так отношусь к классической музыке - спокойно могу не ходить в филармонию.
"РГ": Зато слушаете только винил на проигрывателе с бетонным постаментом?
Шахрин: Я не до такой степени убитый. Я очень не люблю себя обманывать, и когда мне говорят, что на этом бетонном постаменте и с кабелем по 500 долларов метр звук лучше, я говорю: может быть, но я не слышу. У меня хорошая аппаратура, но дальше уже заморочки, когда покупают позолоченную вилку в розетку или золотой сетевой провод и говорят, что так зазвучало! Может быть. А я не слышу.
"РГ": Тогда, наверное, играете сплошь на коллекционных гитарах?
Шахрин: К ним у меня подход, как к гарему. Их у меня штук 15, и я отлично понимаю, что если не подходить к гитаре несколько месяцев - она обидится, надо брать и играть.
"РГ": Даже электрическая?
Шахрин: Конечно. Есть у меня и "Стратокастер", и "Телекастер", и всевозможные варианты "Гибсонов" - практически все достойные марки инструментов. Они все неплохого качества, но дорогих нет, кроме одной - подарка от группы "Гибсон Лес Поул" 76-го года из коллекции Брюса Спрингстина.
Когда парни мне ее подарили, я ее на себя повесил - и сразу понял, почему старина Брюс от нее избавился. Она очень тяжелая, а Спрингстин небольшого ростика, с меня, может, даже пониже. На концерты я ее не беру, потому что она меня пополам перепиливает, а на записях она звучит.
"РГ": Во времена гитары марки "Колобок" вы могли представить, что когда-нибудь будете играть на "Гибсоне" Спрингстина?
Шахрин: Да это казалось невероятным - как на на ракете слетать.
Самый первый в моей жизни комплект фирменных новых струн - не вареных, не спиленных, а фирменных, американских - мне подарил Андрей Макаревич в 87-м году. Мы попали в один самолет на Москву, накануне он нас слышал и расчувствовался. Хочу, говорит, сделать вам что-нибудь приятное - и достает из сумки комплект струн "Ла белла рок-н-ролл". Это было что-то невероятное! Наверное, сейчас на такой восторг способны только девушки, которым дарят кольцо с бриллиантом и замуж зовут.
"РГ": Столько радости?
Шахрин: Сейчас такое уже невозможно. Все доступно - проблема только в деньгах. А это неправильно! Вот меня спрашивают: на чем лучше играть? Да какая разница, на чем, хоть на губах трень-брень - главное, песню напиши хорошую. В 20-30-х годах Роберт Джонсон - нищий с плантации - записал 29 классических блюзов на гитаре, где еще его дедушка струны поставил. И лучше него никто ничего до сих пор не придумал!
"РГ": Как известно, записи Джонсона издали через 30 лет. А Вы будете переиздавать ваши первые альбомы?
Шахрин: Так оригинала-то нет ни у кого. Когда мы записывали "Дулю с маком" и "Дерьмантин", то не о заработке думали, а чтобы люди эту музыку послушали, чтобы она как-то распространялась. Единственная возможность тогда была - засунуть альбом в систему студий звукозаписи, где говорили: "Возьмем, но нужен оригинал". И мы, наивные: нате, берите! Отдавали оригиналы, никаких денег не брали...
Сейчас круг замкнулся. Точно так же мы записываем альбомы, за которые получить денег практически нереально. Потому что люди покупать ничего не хотят. И единственный вариант - поделиться музыкой, выложить в интернет.
"РГ": Только на концертах зарабатываете?
Шахрин: Немножко от МРЗ получаем, немножко авторских от радиостанций. Я уверен, что сейчас 99 процентов артистов живут только от концертов. Даже если мы альбом записываем, ни одна компания не берется его выпускать. Мы делаем CD сами, возим их на концерты, и там в фойе их продают. Собственно, это и есть вся дистрибьюция - точно такая же, как в 84-85-ом году, куда мы по части музыкальных источников продажи вернулись.
Но, представляете, для нас это вообще не трагедия, не так давно это было. А западные музыканты, с которыми творится то же самое, в ужасе! Они же получали гигантские деньги от продажи компакт-дисков и винила - покупали себе острова, футбольные команды и самолеты. И сейчас все это продают. Понимают, что жить им не на что - и надо ехать играть концерты. Поэтому сейчас такое огромное количество реинкарнаций старых групп и активное оживление рок-н-ролльной концертной жизни.
"РГ": То есть вы опять в выигрыше?
Шахрин: Нам сильно повезло. Я благодарен судьбе за то, что родился в то время, когда рок-музыка была больше, чем музыка.
Мы-то вообще не знали, как должна выглядеть группа. Фирменных концертов не видели, сами придумали какие-то рок-позы, как общаться с публикой. А сейчас пацанам тяжело, им трудно обрести самобытность. У них есть желание придумать рок-группу, и они размышляют: давай-ка мы будем как "Грин Дей" - покупают такие же гитары, рубашечки, делают такие же движения. И получается копия "Грин Дей", которая на фиг никому не нужна.
Нам повезло, что мы застали рок-клуб - уникальное сообщество, где я, простой парень, мог общаться со сценаристами, художниками, режиссерами, поэтами, дизайнерами - и становился богаче. Сейчас есть только музыкальная тусовка - ну, собрались, поговорили про гитары, перемыли косточки старикам, которые им проходу не дают.
"РГ": Действительно не даете?
Шахрин: Им все кажется, что если нас не будет - они сразу станут популярными. Как в анекдоте, где Петька сидел на рельсах, и Василий Иваныч ему говорил: подвинься, Петька. Это та же самая история. Но рельса-то длинная! Если нас не станет - наше место занять невозможно. Когда не стало Майка, Цоя - их место никто не занял, хотя вроде бы в такие же позы встают, и даже люди некой корейской внешности пытаются петь.
"РГ": В интернете высказывается много пожеланий на тему вашего скорейшего выхода на пенсию...
Шахрин: Пока еще и возраст у нас не пенсионный, по КЗоТу не положено!
Есть две составляющие: должно быть интересно нам и публике. Когда какая-то исчезнет - обязательно уйдем на пенсию, не волнуйтесь. Но пока и нам, и публике все это нравится. Слава Богу, концерты позволяют нам достаточно комфортно себя чувствовать, доставляют нам моральное и физическое удовольствие и обеспечивают некую финансовую стабильность.
"РГ": Можно сказать, что вы "вышли из народа", в ваших песнях за 26 лет никуда не исчезла мелодика народных песен?
Шахрин: Я считаю это как раз нашей заслугой. Я не владею английским, и все равно пою по-русски. Когда мы впервые начали выезжать за границу, отмечали, что у нас действительно русская группа - слышится русская мелодия, русский характер. Я нисколько этого не стесняюсь, а наоборот, считаю, что это наша фишка, что мы смогли адаптировать изначально африканскую мелодику, подогнанную под американский быт, - в русскую. Как раз здорово, что мы играем корневую музыку и что это осталось неизменно.
"РГ": Как вы сами формулируете, насколько изменилась за четверть века ваша музыка?
Шахрин: Так же, как мы сами изменились. Иногда я смотрю на всех нас, когда дурачимся или еще что-то, и вспоминаю фильм "Сказка о потерянном времени", где старички в классики играют. И мы такие же: внутри остались детьми, а упаковка поменялась. Точно так же и с музыкой. Она осталась такой же, поменялась только оболочка - появились более вальяжные гитары, размеренная ритмика, в голосе возникла какая-то опора, массивность, меньше истерики. Было бы нелепо пытаться сохранить прежнюю оболочку. Я, скажем, сейчас не хотел бы видеть постаревших "Секс Пистолз", которые вела бы себя на сцене, как в 78-ом.
Сейчас, когда мы играем "Я ободранный кот", я понимаю, что я уже никакой не ободранный кот. Но я помню, о чем идет речь, и я рассказываю воспоминания.
"РГ": ... как это было: "Не гони нас, дядя, из подъезда"?
Шахрин: Да, я уже не тот парень, которого дядя гонит, - я уже сам кого угодно выгоню. Но я рассказываю историю того парня - подача совершенно другая, не от первого лица. Или "Псы с городских окраин", которую я люблю, но поем ее нечасто, когда позволяет ситуация, когда я понимаю, что могу примерно в это состояние войти. Для этих парней на окраинах ничего не изменилось, и сейчас "в этом месте по-другому не прожить".
"РГ": За два десятка лет не надоело вам исполнять ранние песни вроде "Ой-йо"?
Шахрин: Не, вообще не надоело, потому что я почти не слышу, как мы ее поем, - зал поет громче. Я только понимаю, что артикулирую вроде бы правильно. Она такой долгожитель, потому что она именно про то, что сегодня ой-йо.
"РГ": А как насчет нетрезвых хоров под окнами часа в три часа ночи?
Шахрин: Тогда лежишь, вслушиваешься и думаешь, какая же отвратительная песня! И как же тебя угораздило такую гадость написать! Вот и получай!
"РГ": Как сейчас слушаются ваши ранние записи?
Шахрин: У меня в голове чаще всего только одна мысль: ну как это могло нравиться людям? Чудовищная фигня! Но видимо, это было настолько убедительно и искренне и люди настолько в этом нуждались, что нам прощалось все - и неумение играть, в том числе.
"РГ": Насколько легко сейчас у вас пишутся стихи?
Шахрин: Я понимаю, что этот источник не бесконечен. Стихи пишутся не так часто, как мне бы хотелось. Но для меня очень важно, чтобы песня вызывала эмоции. Когда она только появляется, когда я ее играю один, для меня важно, улыбаюсь я или нет. Если у меня самого есть мурашки, если слеза выкатывается - значит, это правильно. Я не знаю, как это делается, но, чтобы мурашки побежали у зрителя, они должны побежать у автора. Это те же самые мурашки.
"РГ": Акустика вам сейчас больше нравится?
Шахрин: Сейчас даже с электроинструментами мы стараемся звучать предельно акустично. У нас мало навешано каких-то искажалок, эффектов. Когда делаем запись, стараемся, чтобы инструментов было мало, но каждый был такой вкусный, увесистый. Это совсем не обязательные изыски, но, что называется, можем себе позволить и с удовольствием этим занимаемся. Такая буржуазная наша слабость: красиво и ничего лишнего.
"РГ": Новый альбом сейчас пишете?
Шахрин: Семь песен готово, есть еще пять. Пишем блоками, и последний - будет с очень странными инструментами. Я хочу, чтоб сыграл уличный духовой оркестр - оркестр слабовидящих. Они фантастически круто играют, как раньше в "ракушке", на танцах. А в другой песне весь аккомпанемент - только наши прихлопы и притопы.
"РГ": Как-то странно представлять вас дедушкой - дедушкой со "Стратокастером"...
Шахрин: Уж тогда с "Телекастером"... Я думаю, моим детям не стыдно за то, чем занимается их отец. Надеюсь, и внучкам не будет стыдно. Они даже могут совершенно не понимать эту музыку. Хотя недавно старшая внучка сделала мне подарок (я, конечно, понимаю, что ее мамаша подзюзюкала): обняла меня за ногу и тонким детским голоском запела: "Какая боль, какая боль..."