Поделиться
На сегодняшний момент на ХХ открытом фестивале кино стран СНГ, Латвии, Литвы и Эстонии наибольшее количество похвал из главной конкурсной программы снискала российско-таджикская картина "Презумпция согласия".
Ясная линейная история о ценности человеческой жизни, поданная через страшный случай из практики молодого врача подмосковной больницы - земского чеховского доктора наших дней, тонкий психологический разговор о морали, выходящий далеко за пределы фестиваля вообще и отдельно взятой картины в частности. После "Киношока" фильм войдет в программу Варшавского кинофестиваля. "Российская газета" рассказывала о картине подробно. (В бумажной версии "РГ" за 16 сентября прошла ошибка - в словах режиссера Фархота Абдуллаева речь шла о проекте закона, распространяющего презумпцию согласия на несовершеннолетних.)
Сегодня с режиссером и автором сценария фильма "Презумпция согласия" Фархотом Абдуллаевым мы пытаемся разобраться не только в медицинском праве и специальных терминах - в моральных законах, по которым нашему обществу предстоит жить.
Фархот Абдуллаев: С 1992 года в России законодательно утверждена презумпция согласия - так формулируется норма, по которой любой человек, гражданин РФ, в случае наступления клинической смерти может быть использован для трансплантации органов без его на это согласия. Потому что оно есть по умолчанию, если только у него в кармане нет письменного отказа от того, чтобы его использовали как донора.
Российская газета: В реанимацию, как правило, люди попадают без карманов. И каждый раз, выходя на улицу, думать о несчастном случае и писать такую бумагу психически здоровый человек не будет.
Абдуллаев: Да, и надо сказать, что в большинстве европейских цивилизованных стран (за исключением Финляндии) и в Америке и Канаде действует, наоборот, презумпция несогласия - использовать можно только того, кто согласен, и данное желание человека должно быть отмечено у него в социальной страховке (которая проверяется по компьютерной базе данных. - Прим. ред.), а если там это не отмечено, значит, он не согласен и использовать его не могут.
В России действовало и действует ограничение: на детей эта норма - презумпция согласия не распространяется. Но сейчас готовится проект закона, и если он будет подписан, то тогда я, допустим, прежде чем отдать своего ребенка в больницу, несколько раз подумаю - отдавать его или не отдавать. Я считаю, в нашей стране, которая сейчас проживает очень тяжелый период моральной депрессии, нельзя исключать возможность нечистоплотного использования прав, которые открывает закон. Вплоть до убийственных вещей.
РГ: Но есть и другая сторона медали. Не столько законодательная, сколько морально-этическая: сколько детей не имеют возможности оперироваться в России, теряя шанс на жизнь, если у их родителей нет денег на лечение за границей.
Абдуллаев: Эти вопросы надо как-то иначе решать - вкладывать большие средства, чтобы развивать науку по выращиванию необходимых органов. Потому что пока есть возможность получить их где-то бесплатно, не будут в таких объемах заниматься тем, чтобы вырабатывать их искусственно, как это делается во многих странах. И надо вести работу с людьми, чтобы в случае, если с ними что-то произойдет, донорство было сознательным добровольным актом волеизъявления, или разговаривать с родителями ребенка, который обречен, - все очень индивидуально.
РГ: Есть же примеры из зарубежной практики, и не только художественно-кинематографической, но и медицинской, когда матерям, если они знают, что их ребенок умирает, будет легче жить, осознавая, что его сердце продолжит биться в ком-то другом, и верить в переселение душ...
Абдуллаев: А другой вариант - когда мать ничего не знает. Она скорбит о своем ребенке, а оказывается, что его похоронили пустым. Это катастрофа. Люди имеют право на свое собственное тело. Они сами должны им распоряжаться. И я считаю, это право им нужно оставить.