Поделиться
Сергей Говорухин - режиссер, писатель, сценарист. Сын режиссера Станислава Говорухина и актрисы Казанского театра имени Качалова Юноны Каревой. Работал сварщиком, монтажником, старателем на Крайнем Севере, прорабом. Участвовал в боевых и специальных операциях в Таджикистане, Чечне, Афганистане и Югославии в качестве военного корреспондента. В Грозном получил тяжелое ранение, приведшее к ампутации ноги. Удостоен нескольких правительственных наград.
Российская газета: Недавно вам исполнилось пятьдесят. Как вы относитесь к этой дате?
Сергей Говорухин: Я печально отношусь к этой дате. Понимаю, что это две трети пути, а сделано преступно мало. С точки зрения моего воплощения в искусстве нужно было сделать раза в два больше: и книг написать, и фильмов снять. И никаких оправданий для себя я в этом смысле не нахожу.
РГ: На днях - премьера вашего фильма "Земля людей" по вашей же повести "Мутный материк". О чем фильм?
Говорухин: Он о любви, одиночестве, о невостребованности художника. Повесть, по которой он снят, написана в 80-е годы, но я решил перенести историю в наше время, опутав ее реалиями сегодняшнего дня - теперь эта тема куда более актуальна. Картина как раз о том, что в искусстве, равно как и в жизни, не стоит идти на компромисс. Я уверен, что художник должен четко нести свою позицию, вне зависимости от того, как ее воспримут.
РГ: В книге "Со мной и без меня" вы пишете: "Безнадежно взрослыми становятся только идиоты". Что в вас осталось от ребенка?
Говорухин: Да все, наверное. По-прежнему открыто и наивно воспринимаю жизнь, очаровываюсь людьми, хотя в наше время нужно быть осмотрительнее. Мое детство в Казани 60-х было замечательным. Я впитал в себя атмосферу того времени: пьянящая свобода, люди добры и открыты... Казань тогда была странным соединением города и деревни: трехэтажные хибары, общий туалет на улице, кипятящееся белье на коммунальных кухнях, очереди в баню... Ничего теперь от старого города не осталось - а мне его жалко. Этот старый город меня питал, в том числе и какими-то творческими ассоциациями. Его улочки так и остались в моей памяти. Они визуально во мне существуют. И, представляя пейзажи моей родины, я почему-то думаю именно об этих, уже не существующих местах.
По-моему, очень важно, какой поэтикой наполняется детское сердце, важно увиденное в детстве. Важно, чтобы не затих галчонок, который живет в нашем сердце и периодически бьется клювом об его оболочку. Если он затихнет и умрет, отомрет и этот главный орган, отвечающий за все наши литературные и кинематографические безобразия.
РГ: Но вы из Казани все-таки уехали.
Говорухин: Когда-то в нашей двухкомнатной квартире собиралась актерская братия - все молоды, талантливы, мечтали оставить неизгладимый след в искусстве. Как водится, это ничем не закончилось. Все постарели, обросли театральной рутиной. И на каком-то этапе я понял, что мне надо уехать. Что удивительно для меня в провинции: там есть определенная заданная высота полета. Ты можешь воспарить над всеми, но не выше определенной отметки. Иначе ты становишься инородным телом, и среда тебя отторгает. В этом смысле у столицы иные перспективы, но питает нас все равно провинция.
РГ: С высоты своих пятидесяти лет - за что бы вы поблагодарили родителей?
Говорухин: Мать я поблагодарил бы за то, что она ввела меня в профессию: в литературу и в режиссуру. Она преподает мастерство актера - действительно, выдающийся режиссер и педагог. Я очень многому у нее научился. Отцу я благодарен за то, что, когда что-то случалось в моей жизни (а случалось достаточно часто), он оказывался рядом, хотя мы мало общались. И еще благодарен за то, что он меня не тащил вверх по этой шаткой кинематографической лестнице. Вот во ВГИК он помог мне поступить. Я учился на заочном сценарном факультете у Валентина Ивановича Ежова, автора "Баллады о солдате", "Белого солнца в пустыне" и "Сибириады", а он был большим другом моего отца. Не знаю, правильно это или неправильно. Я вот, например, не участвовал в поступлении моего сына на факультет востоковедения Университета дружбы народов, потому что понимал: это не мое и не его тоже. Но если бы он входил в более близкую мне профессию, и я понимал, что у него есть к ней способности, я бы, наверное, посодействовал.
РГ: Вы были военным корреспондентом и по собственной инициативе работали в зонах военных конфликтов. Вас привлекал риск?
Говорухин: На мой армейский призыв пришлась война в Афганистане. И я, как и многие мои товарищи, стал забрасывать командование просьбами отправить нас в Афган. Но этого не случилось. А заноза некой ущербности во мне сидела: кто-то воевал, а я - нет! И когда появилась возможность попасть на войну, мы купили камеру, собрали группу, договорились с пограничниками и уехали. Ну, а дальше это стало неотъемлемой частью моей жизни. Я ушел на войну хоть и в 33 года, но по характеру, как я сказал, - мальчиком. Через две недели вернулся мужчиной. Понял, что это моя стихия. Наверное, для меня, как и для многих, особенно тех, кто из солдат трансформировался в художников, война, как ни странно, была и остается лучшей частью жизни. Она - честнее. Возвращаться с войны в мирную обстановку нелегко. На войне все достаточно ясно - а здесь не знаешь, от кого и чего ждать.
РГ: У вас два сына: Станислав и Василий. Как строятся ваши отношения?
Говорухин: Я рано понял, что вести с детьми поучительные беседы - самый губительный путь. Надо вписать их в круговорот своей жизни. Сыновья должны быть рядом в праздники и будни. Они должны понимать, что в жизни, помимо "майбахов" и дач на Канарах, существуют другие ценности, несопоставимо более серьезные и выстраданные. И что согласно этим ценностям надо строить свою жизнь.
РГ: О каких проектах вы мечтаете?
Говорухин: Я бы снял еще три картины. Одну - по повести Константина Воробьева "Вот пришел великан", другую - по своей повести "Прозрачные леса под Люксембургом". И третью - по гоголевскому "Ревизору", поскольку я никогда не видел по-настоящему "вкусного" комедийного воплощения этой пьесы, а она очень многогранная.
РГ: Чем Сергей Говорухин безусловно может гордиться?
Говорухин: У меня, несомненно, хорошо получились дети. И, мне кажется, в литературе я достиг некоторых серьезных ступеней мастерства, что позволяет мне ощущать себя вполне полноценным писателем.