Поделиться
Двадцать лет назад - 30 октября 1991 года - состоялось первое заседание Конституционного Суда России. К этому событию Россия шла с 1990 года, когда было решено создать абсолютно новый для России самостоятельный судебный орган конституционного надзора.
В декабре 1990 года соответствующие положения были закреплены в российской Конституции. Летом 1991 года был принят Закон РСФСР о Конституционном Суде. Осенью 1991 года был в целом сформирован персональный состав Суда, и он начал свою работу.
Двадцать лет, причем очень бурных и сложных лет, - немалый срок. И потому пора внимательно оглянуться назад и понять, что было сделано, чего удалось достичь и что еще предстоит делать.
Тогда - 20 лет назад - и в профессиональном юридическом сообществе, и в обществе в целом господствовало ощущение некоей правовой эйфории, своего рода "юридического романтизма". Там были и революционные призывы "отряхнуть с ног прах советского права и начать строить с чистого листа", и наивные иллюзии насчет возможности "догнать и перегнать" развитые страны в создании правового социального государства.
В этой ситуации были неизбежны и завышенные оценки и ожидания, и недостаточно продуманные подходы в сфере практической работы правовой системы. И, соответственно, неизбежное разочарование тем, что социально-политический строй поменяли, а в сфере права очень многое крайне далеко от воплощения идеалов.
И человеку, и обществу свойственно принимать позитивное как само собой разумеющееся, но при этом очень бурно реагировать на негатив. К сфере правосудия это относится, видимо, в полной мере и даже в особой степени. Так что к критике в адрес российской правовой системы нужно относиться с пониманием. Хотя и оснований для такой критики она, признаем, дает немало.
Конституционный Суд, конечно, тоже является объектом подобной критики. Иногда спорной или просто несправедливой. Иногда, возможно, оправданной.
Тем не менее, я считаю, что за прошедшие двадцать лет произошло главное. Сегодня можно уверенно сказать, что Конституционное правосудие в России состоялось и работает. Конституционный Суд не просто выстоял в бурной череде сложнейших событий этой эпохи, но и проявил себя в качестве абсолютно необходимого стране института обеспечения и защиты прав и свобод человека, правового развития общества, социальной стабильности, целостности и суверенности российского государства.
Действующая Конституция России и Федеральный конституционный закон "О Конституционном Суде Российской Федерации" создали прочный и современный нормативный фундамент деятельности Конституционного Суда, способный стать надежной базой для принятия и реализации всех необходимых мер, направленных на повышение эффективности конституционного судопроизводства.
Нынешний юбилей Конституционного Суда, конечно, требует от нас систематически и всесторонне осмыслить основные правовые идеи, которые находят воплощение в его решениях. Но этот юбилей, как представляется, также требует еще раз осмыслить место и роль Конституционного Суда в жизни современной России.
Начну с главного.
Во-первых, Конституционный Суд является ключевым хранителем отечественной Конституции, и, прежде всего, - закрепленных в ней фундаментальных конституционных ценностей.
К ним относятся, в первую очередь, права человека и гражданина, государственная независимость, суверенитет и единство нашей Родины, республиканской государственный строй, федерализм и народовластие, социальный и правовой характер российской государственности, гражданский мир и согласие, стремление к благополучию и процветанию нашей страны, ответственность её граждан перед будущими поколениями россиян.
Во-вторых, конституционные ценности образуют системное единство и находятся в оптимальном, исторически обусловленном равновесии . И потому важнейшей задачей Конституционного суда является поддержание баланса этих ценностей и соблюдение принципа соразмерности при их конституционной защите. Обеспечить такую соразмерность особенно важно (и, добавлю, особенно сложно) в тех случаях, когда решается вопрос об ограничении прав и свобод человека с целью защиты конституционных ценностей общего блага.
Важно осознавать, что указанный баланс конституционных ценностей всегда носит динамический, изменяющийся во времени, характер. И потому, в-третьих, Конституция - это ни в коем случае не застывший, однозначный и понимаемый исключительно буквально текст. Это - живой документ. Который, как базовый нормативный фундамент постоянно изменяющегося политического, социального, экономического мира, должен жить и реализоваться в контексте перемен в этом мире.
Таким образом, задача КС - в каждом своем решении объективировать динамический баланс конституционных ценностей. А именно, защищать неизменные и неотменяемые базовые ценности, учитывая при этом те насущные потребности конкретно-исторического развития России, в которых эти ценности находят свое актуальное воплощение.
Исходя из очерченных выше смысла Конституции и роли Конституционного Суда в обеспечении ее полноценного действия, можно более конкретно сформулировать основные функции Конституционного Суда:
Конституционный Суд России - это высший орган России по защите конституционного строя.
Конституционный Суд - это высший арбитр в спорах между ветвями российской власти, а также между властью и обществом, между властью и гражданином.
Конституционный Суд - это высший арбитр в коллизиях российского законодательства с международными и зарубежными правовыми стандартами.
Прошедшие двадцать лет деятельности Конституционного Суда - это сложнейшее время трансформаций общественно-политического и социально-экономического строя России. Причем трансформаций, сопряженных с очень бурными международными военно-политическими, социально-экономическими и правовыми конфликтами. Это время, когда каждая из внутренних проблем нашей страны очень существенно влияла на международные процессы. И наоборот, каждая из крупных международных проблем - имела мощный резонанс в России.
Все это создавало очень непростую и постоянно меняющуюся систему переплетающихся между собой вызовов и угроз нашим гражданам, нашему обществу, нашему государству. То есть непосредственно затрагивало сферу защиты и конституционного обеспечения наших базисных ценностей.
За прошедшие двадцать лет Россия сталкивалась и с угрозами социального взрыва, и с вызовами терроризма, и с острыми этническими конфликтами. Несколько раз страна стояла на пороге катастрофы государственного распада, последствия которой могли бы быть сравнимы разве что с катастрофой Смутного времени или трагедией гражданской войны.
При этом нельзя забывать, что становление новой российской государственности происходило фактически на руинах распада СССР, который Владимир Путин назвал - вполне справедливо, как я считаю, - "величайшей геополитической катастрофой".
Нельзя забывать и то, что становление нового политического строя, зафиксированного новыми конституционными нормами, происходило в ситуации острого конфликта старых правовых норм и изменившихся социально-политических и экономических реалий, в условиях конкуренции антагонистичных политических групп за власть, в условиях острейшей борьбы различных промышленных, финансовых, отраслевых и региональных лобби за собственность.
Именно в этих условиях Российская Конституция дала Конституционному Суду беспрецедентные прерогативы. И тем самым неявно предъявила ему множество искушений к радикальному использованию этих прерогатив, к впадению в разного рода крайности интерпретаций конституционной законности.
Так, мы хорошо понимали, что есть - если использовать понятийную сетку социолога Макса Вебера - правовое социальное государство как своего рода "идеальный тип", как своего рода "представление о должном". И, признаю, было (особенно в первые постсоветские годы) множество призывов ориентироваться в интерпретациях конституционных норм именно на самую высокую планку "должного".
Но мы не менее отчетливо понимали, что страна, ее граждане и ее институты лишь выходят из былой советской социальной, экономической, политической, правовой реальности, и лишь только начинают учиться жить в совсем другой новой реальности.
И потому мы в решениях Конституционного суда не считали возможным навязывать новой реальности России идеальную конструкцию "должного", которую она заведомо отторгнет. Но одновременно мы ни в коем случае не имели права идти на поводу у тех - далеко не благих - черт новой российской реальности, которые категорически требуют преодоления.
Далее, мы видели, что многие из конфликтующих в стране сил хотели бы сделать Конституционный Суд, с предоставленными ему огромными полномочиями, своим послушным инструментом. Но наличие у КС особых прерогатив высшего арбитра - предопределяло и искушение сместить ситуацию в другую крайность. В крайность превращения Конституционного Суда из арбитра в некий самостоятельный "властный центр", в своего рода коллективного диктатора и вершителя судеб исполнительной и законодательной власти.
Сегодня я могу уверенно заявить, что Конституционный Суд избежал обеих этих крайностей. Он не стал ни игрушкой в чужих руках, ни "коллективным диктатором". Конституционный Суд сумел стать эффективным субъектом фундаментальной правовой реформы России.
Наконец, перед Конституционным Судом регулярно возникало и еще одно "искушение крайностями". Поскольку еще ни одна страна в мире не проводила столь радикальной смены конституционного строя, многие политики, а также и некоторые весьма квалифицированные юристы предлагали, учитывая особость ситуации и историческую "особость" России, начинать строить как бы "самобытную" конституционную законность и как бы почти с "чистого листа". А одновременно другие политики и юристы, исходя из того же самого отсутствия в России опыта современной демократической правовой государственности, предлагали как можно тщательнее скопировать и конституционное устройство России, и ее конституционное правоприменение с какого-либо зарубежного образца зрелой состоявшейся демократии. А также полностью подчинить конституционную нормативность, включая интерпретацию норм национальной Конституции Конституционным судом, международным правовым стандартам.
Конституционный Суд России выдержал и это искушение крайностями. И наша Конституция, и решения Конституционного Суда полностью соответствуют базовым принципам, выработанным за столетия мировым конституционным правосудием. Однако КС России, всегда руководствуясь Конституцией и следуя правовым нормам, выработанным мировым сообществом, последовательно и настойчиво соединяет мировой правовой опыт с опытом отечественным, с конкретно-историческим пониманием правовой справедливости в нашей, претерпевающей глубочайшие трансформации, стране.
Внимательно вглядываясь в путь, который прошел Конституционный Суд за прошедшие двадцать лет, начинаешь более отчетливо видеть в огромном массиве рассмотренных дел - а Суд принимает до 300-400 решений в месяц - те ключевые решения, которые определили основной вектор наших конституционных и в целом правовых реформ. То есть, стали своего рода "вехами" на пути этих реформ.
Первым - и самым долгим по времени рассмотрения - таким делом Конституционного Суда в начале 1990-х годов стало дело о проверке конституционности указов Президента Бориса Ельцина, которыми он в августе 1991 года приостановил, а затем и прекратил деятельность Коммунистической партии и фактически объявил ее вне закона.
Дискуссии вокруг этого дела, в том числе среди юристов, идут до сих пор. Но тогда и само это дело, и постановление Конституционного Суда по нему вызывали особенно острый резонанс. Напомню, что оно пришлось на пик политического раскола в обществе. Когда противоборствующие силы настаивали на радикальных - как антикоммунистических, так и прокоммунистических - решениях.
С одной стороны, в стране были мощные силы, ориентированные на сохранение центральной роли компартии в государственном механизме. А с другой стороны - радикальные демократы, требующие не просто запрета любой левой идеологии, но и широких люстраций как в отношении руководящих работников КПСС, так и рядовых членов партии.
В этой ситуации Конституционный Суд должен был вынести решение, предотвращающее политическую и, не исключено, гражданскую войну в стране. И одновременно - решение, обеспечивающее стабилизацию и развитие полноценной правовой системы и социальной среды, в которой гарантируется исполнение правовых норм.
Я и мои коллеги хорошо понимали, что КПСС была не просто партией, а прочно сращенным с государственным аппаратом бюрократическим механизмом. И что лидеры КПСС не только проиграли политически, но и упустили свое историческое время.
Однако мы хорошо понимали и другое: то, что в нашем реальном обществе очень много людей коммунистических или просто левых взглядов, и что полноценная демократия не может быть создана путем запрета этим людям на исповедание и отстаивание своих убеждений.
В итоге Конституционный Суд признал, что сращивание партийных структур с государственной властью недопустимо. А одновременно указал, что запрета на идеологию в демократическом государстве быть не может. И что, соответственно, невозможен и запрет на объединение в организацию людям с теми или иными убеждениями, если эти убеждения не несут угрозу основам конституционного строя.
Это решение, с одной стороны, окончательно ликвидировало партийную монополию и обуздало реваншистов, а с другой - предотвратило силовой сценарий и даже возможную гражданскую войну, обеспечив укрепление, а не подрыв демократических устоев общества и государства. Однако, вспоминая то время, не могу не признать, что в результате и те, кто защищал компартию, и те, кто хотел от Конституционного Суда "благословения" люстрации и наказания всех бывших коммунистов, оказались страшно разочарованы.
Еще одной крупной вехой на первом этапе деятельности Конституционного Суда России было самое первое рассматриваемое им дело - о проверке конституционности Указа Президента РСФСР Бориса Ельцина "Об образовании Министерства безопасности и внутренних дел РСФСР", которым он в декабре 1991 года объединил министерства государственной безопасности и внутренних дел.
Напомню ситуацию конца 1991 года. Тогда многие радикальные демократы считали, что первоочередная задача новой власти - как можно скорее избавиться от органов государственной безопасности советского образца. При этом сторонники данной позиции не скрывали, что их приоритетом является не государственная и правовая целесообразность, а решительное уничтожение КГБ.
Как юристы, я и мои коллеги понимали, что многие из функций госбезопасности советского времени категорически не соответствуют условиям меняющейся политической и правовой реальности, и что политический сыск, преследование инакомыслящих, репрессии в отношении политических оппонентов, - должны навсегда уйти в прошлое.
Но я и мои коллеги хорошо понимали и другое. Мы понимали, что у новой постсоветской России множество очень сильных и активных недоброжелателей, и что она в условиях распада прежней и создания новой государственности - просто не может не столкнуться с мощными внешними, политическими, социальными и экономическими вызовами и угрозами.
Мы понимали, что для противостояния этим вызовам и угрозам нужна эффективная и современная система органов безопасности. И мы понимали, что для создания такой системы заново, "с нуля", - России потребуется несколько десятилетий, которых у нее нет.
И потому мы считали, что советская система госбезопасности, освобожденная от функций политического сыска и преследования инакомыслящих, может стать основой для спецслужбы новой России. Просто потому, что другой основы нет.
Но была у данного Указа Президента России и еще одна, неприемлемая с правовой точки зрения, сторона. Объединяя "чекистское ведомство" и органы внутренних дел, этот Указ нарушал одно из главных правил устройства власти в демократических странах. А именно - разделение и своего рода "взаимное сдерживание" служб государственной безопасности и внутренних дел, как гарантию против узурпации власти этими службами, обладающими исключительными специальными и "силовыми" возможностями. Заявленная рассматриваемым Указом Президента Бориса Ельцина попытка создания почти всевластного органа, который по своим функциям напоминает НКВД сталинско-бериевского образца, - вопиющим образом противоречила и правовой теории, и правовой практике демократических стран, на которую парадоксальным образом ссылались инициаторы и авторы данного Указа.
В этой ситуации, как в капле воды, отразилась главная особенность той эпохи. Возникшие в России в качестве наиболее активной и влиятельной политической силы радикальные либеральные реформаторы считали возможным, якобы во имя торжества демократии и либеральных принципов, в случае необходимости эти самые принципы решительно отбросить и попрать, проявляя при этом прямо-таки большевистскую решительность и безоглядность.
Понимали ли они, что такое попрание "на время и во имя необходимости" нанесет мощнейший удар самим идеям демократии, либерализма и права? Не знаю. Но инициировав этот Указ, сторонники радикальной реформы органов госбезопасности вместо средства охраны демократии чуть было не создали в стране "Большого Брата", описанного в известном романе Дж. Оруэлла.
Конституционный Суд признал Указ об объединении органов госбезопасности и внутренних дел не соответствующим Конституции и объявил, что Президент, подписав этот Указ, превысил свои полномочия.
Одной из наиболее сложных и трагических коллизий в истории нашей России и истории нашего Конституционного Суда, конечно же, стали перипетии противостояния исполнительной и законодательной ветвей власти в 1992-1993 годах.
И Конституционный Суд, и меня лично многие наши "либералы" критикуют за тогдашние решения до сих пор. Они интерпретируют нашу тогдашнюю деятельность, как минимум, как одностороннее правовое обеспечение деятельности Верховного Совета и Съезда народных депутатов. А как максимум - обвиняют Конституционный Суд под моим руководством в "открытой поддержке антиреформаторских сил" и даже в "соучастии в вооруженном мятеже".
Однако, как я говорил уже не раз и повторю вновь, позиция Конституционного Суда в этом конфликте была совсем другой. Она была ориентирована, прежде всего, на то, чтобы радикалы с двух сторон не сумели - в тяжелейшей и обостряющейся с каждым днем политической ситуации - развязать в стране гражданскую войну.
Чем дальше в прошлое уходит горький и страшный 1993 год, тем яснее его ключевые уроки. Главный из этих уроков них состоит в том, что неопределенность в вопросе права категорически недопустима.
Советский Союз распался в конце 1991 года. Это означает, что уже в начале 1992 года - а не в конце 1993 года! - у страны должна была появиться новая Конституция. Любое промедление с ее введением означало только одно: общество начинает жить - и не просто жить, а претерпевать кардинальные трансформации, - в условиях отсутствия фундаментальных правовых норм.
Это было так потому, что очень многие нормы, задаваемые Конституцией РСФСР, фактически умерли вместе со смертью СССР, в который входила Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика.
Это было так еще и потому, что правовые нововведения рубежа 80-х - 90-х годов ХХ века превратили и без того далекую от совершенства систему советского законодательства - в несочетаемую в своих базисных элементах эклектическую правовую конструкцию. В конструкцию, допускавшую произвольные толкования разными политическими силами в соответствии с их частными интересами.
Сознавая все это, те, кто боролся за скорейшее введение новой Конституции, трудились, не щадя сил.
Конечно, нельзя написать новую Конституцию за день или неделю. Но хочу ответственно заявить: промедление с введением новой Конституции было связано не с невозможностью создания качественного правового документа в кратчайшие сроки, а с политической борьбой. Борьбой сил, кланов, групп. Борьбой, лишенной фундаментального и незаменимого ограничителя - острого понимания ценности российской государственности - всеми этими группами. На словах они утверждали, что им нужно сильное государство. Но это было на словах, а не на деле.
Именно эта борьба политических сил, оформившаяся в противостояние между "радикально-либеральными реформаторами" во главе с Президентом и "консервативным большинством" Съезда народных депутатов и Верховного Совета - с одной стороны, препятствовала доработке и принятию Конституции и, с другой стороны, наращивала накал политического конфликта во власти и в обществе.
А одновременно в этот конфликт включились как те, кто расчетливо ориентировался на окончательную государственную деструкцию России, так и те, кто мечтал о собственных властных "суверенных" привилегиях в карликовых "княжествах", на которые была должна распасться страна.
В результате за каждую строку и даже каждую букву будущей новой Конституции шла яростная и в основном совершенно неконструктивная борьба. Блокировались самые очевидные правовые решения. Общенациональные интересы тонули в болоте частных дрязг.
В этой ситуации Конституционный Суд в конце 1992 года предложил враждующим сторонам либо найти компромисс внутри действующей конфигурации власти, либо идти на перевыборы. Но при этом Суд предостерегал обе стороны конфликта от любых попыток выйти за существующие - пусть и рыхлые - конституционные рамки. Конституционный Суд неоднократно предупреждал об огромных издержках, которые приносят - и принесут в будущем - стране и народу заявления противоборствующих сторон типа "Конституция - это клочок туалетной бумаги".
Когда 21 сентября 1993 года Конституционный Суд России принял решение о неконституционности Указа Президента РФ № 1400 "О поэтапной конституционной реформе", то мы руководствовались не ангажированностью и не симпатиями к одной из сторон конфликта. Мы требовали от враждующих сил не выходить из правового поля. Мы предлагали Президенту и Верховному Совету вернуться в это поле, отменив все свои неправовые решения. Мы, наконец, совместно с главой Русской православной церкви патриархом Алексием Вторым предлагали обеим сторонам конфликта "сохранить лицо", пойдя на так называемый "нулевой вариант" одновременных перевыборов Президента и Верховного Совета.
Однако градус конфронтации был так велик, что конфликт перерос в вооруженное противостояние. Пролилась кровь. Перед страной замаячил призрак гражданской войны. Ситуация окончательно вышла за те рамки, в которых мог действовать Конституционный суд.
Здесь я хочу особо подчеркнуть, что крайне негативные последствия тех событий, в виде усиления и без того характерного для России правового нигилизма, мы ощущаем до сих пор.
По поводу указов Президента Конституционным Судом были приняты и другие, хотя и не столь резонансные, но, пожалуй, не менее значимые для страны решения. Речь идет о восполняющих пробелы в правовом регулировании так называемых "опережающих" указах Президента, конституционность которых была поставлена под сомнение парламентом. Суд в принципе признал правомерность таких указов, обеспечив этим столь необходимую для страны возможность ускоренных преобразований (и прежде всего - в сфере экономики). При этом Суд поддержал нормотворческую деятельность Президента только в той мере, в какой она соответствовала Конституции страны и только в тех пределах, какие были необходимы для восполнения законодательных пробелов на период до принятия соответствующих федеральных законов.
Суд исходил из того, что активное нормотворчество Президента обусловлено неразвитостью законодательной системы России, оно присуще начальному этапу переходного периода в жизни России, имеет временный характер и не должно умалять прерогатив законодателя. Таким образом, Суд недвусмысленно обосновал данное полномочие Президента как носящее кратковременный, притом вынужденный характер, обусловленный конкретно-историческими условиями. При этом Конституционный Суд был далек от одобрения всех действий Президента в области правотворчества, признав некоторые из его указов не соответствующими Конституции.
Таким образом, даже в ситуации, когда смещение правотворческой компетенции от парламента к Президенту было объективно обусловлено необходимостью осуществления реформ, Суд, признавая эту необходимость, рассматривал ее сквозь призму конституционности.
Еще несколько очень важных "вех" в деятельности Конституционного Суда за прошедшие двадцать лет связаны с ситуациями, когда Суд был вынужден выносить решения, касающиеся защиты государственного суверенитета и территориальной целостности Российской Федерации.
Конституционный Суд решительно подтвердил приоритет конституционного принципа государственной целостности России в 1995 году, когда с особой остротой встал вопрос о том, будет ли новая Конституция России основой её единства, или под сурдинку требований соблюдения законности и тенденциозно, односторонне трактуемых прав человека начнется управляемый демонтаж - или даже неуправляемый развал - страны. При рассмотрении в 1995 году вопросов, касавшихся наведения конституционного порядка на территории Чеченской Республики, КС четко и однозначно указал, что сохранение целостности Российского государства является приоритетным конституционным принципом, а предотвращение распада страны - первоочередной государственной задачей.
Далее, рассматривая в начале "нулевых" годов дела, касающиеся проблем государственного суверенитета Российской Федерации и вопросов преодоления гипертрофированной региональной самостоятельности отдельных её субъектов, Конституционный Суд не только объективировал в своих решениях конституционно-правовые основы восстановления полной (а не выборочной, как это нередко было в 90-е годы) конституционной законности в области федеративных отношений. Тогда Суд решительно и однозначно утвердил принцип принадлежности государственного суверенитета исключительно Российской Федерации. В соответствии с нашей Конституцией суверенитет (то есть полновластие внутри страны и независимость на международной арене) может принадлежать только народу в целом и созданному этим народом государству, но никак не отдельным его частям. Единство, верховенство и независимость есть свойства, присущие только общегосударственной власти. Эта, и только эта, власть является суверенной.
Наконец, еще одной важной вехой в становлении главного правового вектора деятельности Конституционного Суда стали решения, освещающие сферы сопряжения государственного суверенитета России и правовых нормативов международного сообщества. В том числе, вопросы соотношения юрисдикции национального конституционного права - и наднациональных судебных органов (в частности, Европейского Суда по правам человека).
Конституция Российской Федерации четко и недвусмысленно закрепляет абсолютный приоритет своих положений над любыми иными правовыми предписаниями, в том числе и над актами международно-правового характера в части, касающейся возможности более полной защиты прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации.
В последние годы Конституционный Суд России нередко упрекают стремлении игнорировать и даже девальвировать решения ЕСПЧ в Страсбурге. С такими упреками я не могу согласиться, поскольку мы никогда не говорили, что не надо исполнять решения Европейского суда. Мы лишь не согласны с теми, кто готов рассматривать правовые позиции Европейского суда в качестве предписаний о необходимости изменения российского законодательства, которые должны быть безоговорочно приняты к исполнению.
Кроме того, разве сам ЕСПЧ не дает оснований для критики с правовой, в том числе международно-правовой, точки зрения?
Возьмем, например, решение Большой палаты ЕСПЧ от 17 мая 2010 г. по известному делу партизана-антифашиста Кононова, которым палата признала правомерным осуждение Кононова судами Латвии.
В этом решении Большая Палата, по сути, признала допустимой ссылку национальных судов Латвии на положения принятых лишь в 1949 г. Женевских конвенций, мотивируя это тем, что уже к 1944 году соответствующий указанным конвенциям правовой режим якобы уже "фактически сложился". То есть фактически решение Большой палаты ЕСПЧ исходит из обязанности заявителя предвидеть в 1944 году возможность дальнейшей квалификации его действий как военных преступлений (в рамках Нюрнбергского процесса). Это, во-первых, означает ретроспективное применение закона, ухудшающего ответственность лица (на что прямо указано в особом мнении Ж.-П.Косты и ряда других судей по данному делу), и, во-вторых, основано на очень спорном расширительном толковании результатов Нюрнбергского процесса.
В данном случае особо важно то, что решение Большой палаты ЕСПЧ по делу "Кононов против Латвии", пренебрегающее историческим контекстом и юридически сомнительное, - создает прецедент фактического уравнивания воинов-антифашистов с гитлеровскими преступниками. А это открывает дорогу еще более масштабному - и крайне опасному для всего мира - политико-правовому процессу. А именно - глобальному пересмотру политических итогов Второй мировой войны.
Менее заметны, но, на наш взгляд, ничуть не менее важны решения Конституционного Суда, связанные с соблюдением основополагающих прав человека и гражданина. Хочу отметить, что обращений в Конституционный Суд по этим вопросам все больше.
Думаю, что это, прежде всего, связано с позитивным процессом повышения правосознания российских граждан. Однако вторая сторона этого потока обращений в Суд - конечно же, далеко не благополучное состояние сферы соблюдения прав человека в России, обусловленное как дефектами нашего законодательства, так и, в особенности, с множеством нарушений в сфере его исполнения.
У всех на слуху многочисленные скандалы последних лет, связанные с необоснованными задержаниями, необоснованным содержанием под стражей там, где можно было бы обойтись подпиской о невыезде или домашним арестом. Особо трагичные случаи при такого рода нарушениях - те, что приводили к смерти лиц, содержащихся под стражей.
Конституционный Суд своими решениями стремится стимулировать движение к такой реформе уголовно-процессуального кодекса, которая не только гарантирует от подобных эксцессов, но и обеспечит полноценную защиту прав обвиняемых и осужденных.
Однако стало очевидно, что при обсуждении этой проблемы и в обществе, и в юридической среде нередко наблюдается смещение оценок к другой крайности. А именно, такой борьбы за права обвиняемых, при которой как бы отходят на задний план или просто "выносятся за скобки" права потерпевших. Ответственно заявляю, что Конституционный Суд видит опасность такого перекоса. И своими решениями ориентирует и законодателя и правоприменительную, в том числе судебную, практику на то, чтобы ни в коем случае не допускать такого дисбаланса.
Еще одна крайне важная сфера решений Конституционного Суда в последние годы - защита социальных прав граждан России.
Актуальность этой проблемы с особой остротой обнажилась во время реализации программы монетизации льгот. В ходе реализации этой программы, при всех благих намерениях ее авторов и исполнителей, были совершены крупные ошибки, вызвавшие большой поток обращений в Конституционный Суд.
Нам пришлось многие из этих ошибок исправлять своими решениями. При этом мы исходили из базовых положений Конституции, из которых ясно следует, что гражданам страны необходимо предоставлять равные стартовые возможности, и что недопустимо в отсутствие каких-либо чрезвычайных обстоятельств ухудшать для них существующий уровень жизни. Конституция четко определяет, что такого рода льготы - это не подачки с барского государственного плеча, а неотъемлемые права граждан. И эти права должны быть адекватно гарантированы и защищены, в том числе посредством эффективной судебной защиты.
Однако при этом хочу еще раз подчеркнуть, что заявленные в нашей Конституции права и свободы представляют собой не простой перечень норм, а организованную системную целостность. И что в ней некорректно и недопустимо противопоставлять одни права и свободы другим, а также произвольно выстраивать приоритеты.
Любое право, и в том числе конституционное право, действует в конкретных исторических обстоятельствах. И эти обстоятельства никогда и нигде не позволяют реализовать все конституционные права и свободы одновременно, идеально, без всяких условий и ограничений.
При этом речь идет не только о чрезвычайных ситуациях, в которых эти права и свободы могут быть ограничены законом. Речь идет и о том, что мы живем в условиях, при которых всегда ограниченные совокупные ресурсы общества и государства - требуют выстраивать в движении к максимально полной реализации прав и свобод продуманную и обоснованную иерархию приоритетов, основанную на согласовании социальных интересов .
Так, например, при разработке долгосрочной стратегии развития обеспечение текущего благосостояния граждан страны всегда вступает в противоречие с необходимостью крупных инвестиций в будущее - финансирования крупных инфраструктурных проектов, расходов на обеспечение демографического роста, а также на воспитание и образование детей и юношества. Таких противоречий множество в жизни любого общества и государства. И в рамках этих противоречий всегда требуется находить разумный баланс приоритетов, находящихся под защитой Конституции.
Конституционный Суд сталкивается с такого рода "коллизиями приоритетов" постоянно. И не может не учитывать приоритет таких конституционно защищаемых ценностей, как суверенитет и территориальная целостность России и безопасности ее граждан. Поскольку именно защита этих ценностей обеспечивает самую главную ценность и главное конституционное право наших граждан - право на жизнь.
Ретроспектива ключевых решений Конституционного Суда, определяющих вектор его движения за прошедшие двадцать лет, как мне кажется, позволяет вычленить в деятельности Суда его базисный подход к принятию решений.
Суть этого подхода заключается в правильном сочетании двух основополагающих принципов, лежащих в основе защиты базовых конституционных ценностей - гарантию надлежащей степени стабильности общественной жизни и обеспечение должной меры ее динамизма.
Конституционный Суд обязан защищать стабильность и предсказуемость основных сфер жизни общества, государства и каждого гражданина. И потому предотвращать такие правовые решения, которые нарушают эту стабильность и эту предсказуемость.
Но одновременно Суд обязан видеть и чувствовать те перемены, которые происходят в стране и в мире. И в своих решениях, в своих интерпретациях статей Конституции - в какой-то мере предугадывать, предвосхищать последствия этих перемен. И, значит, Суд своими правовыми решениями должен в определенном смысле поощрять и "подталкивать" позитивные перемены, а также предотвращать или блокировать перемены негативные.
Это, конечно, не означает, что Конституционный Суд должен отслеживать все события российской и мировой жизни, будучи наготове на них реагировать в режиме "пожарной команды". У Суда и нет такого права реагировать: по закону рассмотрение любого дела в нашем Конституционном Суде начинается только на основании обращения граждан, организаций, ветвей власти.
Но, тем не менее, судьи Конституционного Суда должны чутко следить за ключевыми российскими и мировыми тенденциями, относящимися к сфере устойчивого и безусловного соблюдения Конституции России. Не будучи правовой "пожарной командой", Суд все же не может права допускать ситуаций, когда его решения выносятся на уже остывающем правовом пепелище.
Мы живем в очень бурное время. Экономические, социальные, правовые трансформации России продолжаются и происходят на фоне сложно переплетающихся мировых кризисных процессов. В этих условиях на Конституционный Суд России ложится особая ответственность не только за нынешнее благополучие нашей страны и ее граждан, но и за благополучную правовую жизнь будущих поколений.
Искренне надеюсь, что такая роль и такая ответственность Конституционному Суду Российской Федерации окажется по плечу.