Поделиться
В минувший четверг мне позвонил Юрий Белявский - главный редактор газеты "Культура" - и сказал, что он вынужден прекратить выпуск газеты из-за накопившихся долгов. Акционеры газеты решили, что ее лучше и дешевле объявить банкротом, нежели умножать невозвращаемые траты.
Примечательно, что "общероссийская газета интеллигенции" - а именно так позиционировала себя "Культура" на рынке СМИ, - прекратила свое существование за несколько дней до того, как на канале НТВ в его фирменной программе "НТВэшники" обсуждали проблемы русской интеллигенции, а точнее, причины ее исчезновения. Чего скорбеть об интеллигентской газете, когда нет самой интеллигенции! Или во всяком случае не будет в скором времени - о чем, не скрывая сарказма, говорят наши местные гуру. Нету - и слава богу, никто не будет забивать головы обывателя ненужными химерами. Кому нужны интеллигенты-моралисты в пору, когда нас ждут великие дела и, как всегда, нужно спасать Россию. (Вопрос, кого надо бить для этого спасения, не то чтобы открыт - клиенты для битья известны уже более ста лет, но все-таки еще дискутируется - демократия, однако.) Словом, если говорить серьезно, вопрос о русской интеллигенции, ее вине и ее бедах, о трагических заблуждениях и великих надеждах, похоже, в очередной раз стал предметом общественного интереса.
Не надо думать, что интеллигенцию впервые решили похоронить именно сегодня руками людей, которые считают себя либо наследными аристократами, либо потомственными мещанами, либо новорожденными интеллектуалами-прагматиками. Кризис интеллигентского сознания, как и кризис самой интеллигенции, обсуждается в России уже более ста лет. Его подвергали анализу в разные времена люди куда как более серьезные и глубокие, нежели сегодняшние публицисты и блогеры. Еще в предисловии к знаменитому сборнику "Вехи" (1909 г.), отразившему общественные умонастроения самых разных просвещенных кругов после первой русской революции 1905 года, М.О. Гершензон писал: "...По существу поражение интеллигенции не обнаружило ничего нового". Всякий раз, когда утопии идеалистов от политики сталкивались с русской реальностью и разбивались об нее, интеллигенция терпела поражение. Примечательно, что даже А.И. Солженицын в своей хрестоматийной статье "Образованщина" 1974 года полагал, что пафос всех статей, вошедших в этот сборник, написанных выдающимися русскими философами и литераторами - от Н. Бердяева до С. Франка, - направлен на интеллигенцию как таковую. "Роковые особенности русского предреволюционного образованного слоя, - пишет А.И. Солженицын, - были основательно рассмотрены в "Вехах" - и возмущенно отвергнуты всей интеллигенцией от кадетов до большевиков". Однако авторы "Вех", обрушивавшиеся на "интеллигентщину" социал-демократических кружков, на нигилистическую, морализирующую интеллигенцию, безответственно зовущую к топору, не открещиваются от самого понятия и тех значений, через которые оно раскрывается. Николай Бердяев мечтает об интеллигенции "в широком, общенациональном, общеисторическом смысле этого слова". Михаил Гершензон, формулируя качества необходимого России сословия, говорит о том, что его общей платформой "является признание теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития". Наконец, Семен Франк, для которого неприемлем нигилизм как форма сознания и общественной практики, как религия земного благополучия, призывает "к творческому, созидающему культуру религиозному гуманизму". Словом, авторы "Вех" выступают не против интеллигенции как таковой, но против одной из ее ветвей, пусть и весьма влиятельной во второй половине ХIХ и начале ХХ столетия. (Русская интеллигенция, пережившая октябрьский переворот, и та, что сформировалась в горниле советской системы, - сюжет отдельный, заслуживающий особого рассмотрения; к нему я еще вернусь.) Для левых политиков интеллигентность была синонимом оппозиционности, противостояния власти. Равно как и синонимом порядочности - в случае этой оппозиционности, разумеется. Точно так же трактовали понятие интеллигентности в охранном отделении - интеллигенция и революция были общим врагом существующей власти. Справедливости ради надо отметить, что авторы "Вех" не были апологетами самодержавия - они были противниками той революционной традиции, которая была сформулирована прежде всего литературными критиками, которых впоследствии назовут революционными демократами. Либерализм В.Г. Белинского или А.И. Герцена им был так же чужд, как и социализм Н.Г. Чернышевского или Н.А. Добролюбова. Понятно, что после семидесятитрехлетнего правления большевистской партии в нашей стране мы готовы с подозрением относиться к любой революционности. Но надо понять, что Герцен и Добролюбов не повинны в злодеяниях Сталина, так же как Ницше не отвечает за зверства Гитлера.
Можно сколько угодно обвинять революционную интеллигенцию в морализме, но, взыскуя спасения души в загробной жизни, непозволительно забывать о таких сущностных понятиях, как земная справедливость, земная свобода, которая не в спасении и не в благодати только. Именно поэтому ряд выдающихся русских интеллигентов приняли идеи большевиков и поверили им. Не из-за привилегированной карточки в годы военного коммунизма и не за возможность трехразового питания в закрытой столовой в пору нэпа. Их действительно вдохновляла великая утопия сотворения земного рая, путь к которому оказался устлан миллионами жертв. Именно эти миллионы жертв и оказались судиями советского "реального социализма". Нынешний общественный консерватизм - очевидная реакция на революционность предшествующих советских десятилетий. Только важно понять, что к современной политической и жизнеустроительной практике идеи Н. Бердяева, С. Франка или М. Гершензона, равно как и В. Соловьева или И. Ильина, не имеют никакого отношения. Сегодня их упоминают так же, как тридцать или сорок лет назад Ленина или Маркса, - самые умные и яркие цитаты не имеют никакого отношения к реальной практике.
Было бы глупо не пользоваться теми плодами, которые приносит современная цивилизация. Но общество, которое променяло ценности на комфорт, наверное, еще ущербнее, чем то, которое заставляло выменивать жизнь в обмен на ценности. Рабы могут совершать открытия, если уверуют, что это их путь к свободе. Потребителю не нужно творчество как таковое. Ему нужны лишь гарантии того, что потребление будет продолжено. Но без внематериальных стимулов к творчеству жизни мы исторически обречены. Без усилий интеллигенции - консервативной и революционной - нам не дано определить не только эти стимулы, но даже сформулировать нашу потребность в них.
Николай Бердяев справедливо замечал, что государство существует не для того, чтобы на земле был земной рай, а чтобы на земле не было ада. Для интеллигенции мечта о справедливой и достойной жизни для всех была важнейшим побуждением их земного служения. И поэтому она неизбежно оппонировала власти. Это надо понять и принять. Политики учатся искусству возможного, творцы мечтают о невозможном. Ведь у каждого свой удел.