Поделиться
Пьерик Сорен умудряется жить сразу между несколькими мирами, не принадлежа ни к одному из них. Он балансирует между перформансом и площадной комедией, интимным пространством видеофильма и литературой, драматическим театром и... оперой.
Он снимает короткометражные фильмы, заставляющие вспомнить старинного кинофокусника Мельеса, причем все роли исполняет сам. Он придумал оптический театр, в котором "маленький человек", герой всех клоунов и Чаплина, представлен небольшим голографическим изображением автора, бегущим, выбиваясь из сил, по краю вертящейся виниловой пластинки... Он оформляет оперы во французском театре Шатле ("Пробный камень") и итальянской Ла Скале ("Турандот"). В Москву он привез спектакль "22.13" на фестиваль NET и дал мастер-класс в ГЦСИ.
Российская газета: Есть ли для вас принципиальная разница между созданием видеоперформанса и работой в реальном театре?
Пьерик Сорен: Я вообще-то никогда не собирался заниматься театром. Думал о пластических искусствах, может быть, кинематографе, но никогда даже в мыслях не было становиться театральным режиссером. Хотя, наверное, в моих работах были моменты, которые можно интерпретировать как подступы к театру. Я делал такие маленькие инсталляции, где героями были крохотные персонажи, которые прыгали, перемещались в изолированных пространствах. В сущности, это был такой театрик специально для меня. Собственно, увидел эти мини-постановки, один продюсер предложил мне поработать в оперном театре в Париже. В качестве видеохудожника. Так я оказался в театре.
РГ: Опыт миниатюрного оптического театра пригодился в опере?
Сорен: Ну да. На экране за певцами появлялось их изображение. Но их съемка в режиме прямой трансляции накладывалась на проекцию макетов. В результате на экране один персонаж мог петь... в тарелке или на куске пиццы, который держал другой герой.
РГ: Судя по вашим словам, это больше напоминает цирк... Он вам не безразличен?
Сорен: Нет, разумеется. Один критик даже писал, что я отчасти наследую ярмарочному искусству. Есть во французском такое понятие, которое объединяет цирк, площадную комедию, ярмарочный балаган. Но я надеюсь, что в моих работах есть еще интеллектуальная составляющая. Я делаю забавные вещи, которые заставляют задуматься.
РГ: Один из известных номеров в цирке - "разоблачение" трюка фокусника. Можно ли считать спектакль "22.13", где вы показываете мастерскую видеохудожника изнутри, таким сеансом разоблачения?
Сорен: Наверное, был такой момент - десакрализации творчества. Мне хотелось показать человека как хрупкое и слабое существо, которому трудно осуществлять свои замыслы. Более того - трудно приспособиться к реальному миру. Это проблема, наверное, существует везде. Разве что для тибетских мудрецов ее нет.
Ну, а с другой стороны, во всем есть оборотная сторона. Я рад, если после спектакля вы заметите, как много магического, волшебного в окружающих вещах. Часто бывает: вижу какой-то неожиданный отблеск, тень, и мне уже кажется, что это настоящая магия. Если искать формулу, то можно сказать: простота волшебна, а волшебство - просто.
РГ: Кстати, откуда такое странное название пьесы?
Сорен: Чистая случайность. Где-то за год до постановки мне позвонили и спросили, как будет называться спектакль. Поскольку надо готовить рекламу и все такое. А тогда еще и пьеса была не написана. Что делать? Я посмотрел на часы - они показывали 22.13. И я ответил: "Название будет 22.13". Впрочем, я знал, что мой персонаж будет вести дневник, будет одержим идеей времени. Но я-то считал, что потом название изменю. Но когда это "потом" наступило, выяснилось, что название уже мелькает в прессе. Я понял, что всех запутаю, если буду менять что-то, и лучше оставить, как есть.
РГ: Я спросила про переход от перформанса к театру, потому что для многих художников это вещи несовместные. Например, Марина Абрамович, чья большая ретроспектива сейчас идет в Москве, как-то сказала, что для нее перформанс всегда реальность, подлинность жизни, а театр - это ложь…
Сорен: Доля истины в этом, бесспорно, есть. На самом деле я хотел сделать что-то между одним и другим. Я видел очень много перформансов, и большинство казались мне скучными. Не хотелось повторять эту ошибку. С другой стороны, мне не хотелось делать классическую театральную постановку. Я старался найти баланс, равновесие между одной формой выражения и другой.
РГ: Среди самых больших неожиданностей спектакля - раскрытие тайн оптического театра, которые, как оказалось, использовались еще в театре XVIII века и точно не имеют ничего общего с цифровыми технологиями.
Сорен: На самом деле спектакль о художнике, который как раз использует разную технику. В том числе - цифровую. Правда, меня всегда забавляет, когда "цифра" становится главной фишкой. Да, есть вещи, которые можно сделать только с помощью новых технологий. Но я не доверяю произведению, если весь его смысл - технология.
РГ: Вы недолюбливаете дигитальное искусство?
Сорен: Недолюбливаю, когда все упирается в моду. Для меня важны простые вечные умения: писать, рисовать... Когда я занимаюсь анимациией, мне нравится делать ее рукотворной. Хочется, чтобы остались все штучки-дрючки, вкус старины. В простых старых вещах и техниках есть что-то очень человеческое и хрупкое. Меня пленяет хрупкость вещей. Цифра же хороша для аранжировки изображения.
РГ: В своих короткометражках и оптическом театре вы играете сами. Почему на сцену вы сами не вышли?
Сорен: Мне легко играть перед камерой, а перед публикой стобняк нападает. Потом сложно играть, повторяя один и тот же текст. Поэтому призвал на помощь другого человека.
РГ: Актер Николя Сансье выступает в роли вашего альтер эго. По какому принципу вы его искали?
Сорен: Для меня очень важно, что он приятный человек. Это странный критерий. Но моя пьеса не дает возможности поактерствовать. На сцене идет череда повседневных дел, в которых особенно не выразишься. Поэтому нужен был актер, который смог бы удержать актерские амбиции в рамках. Такой, чье "естественное" существование на сцене приятно.
РГ: На давней выставке "Видеопрыжок" в Москве показывали фильм, где вы исполняли роль сразу семи европейских художников, представляющих свои многомиллионные проекты в Нанте. При этом все эти дорогущие проекты в копеечном видеофильме были вполне убедительны. Ваше искусство можно считать "бедным"?
Сорен: "Бедное искусство" ассоциируется с арте повера, которое появилось в Италии в конце 1960-х. Поэтому я бы предпочел слово "экономичное". По-моему, лучше не вбухивать все деньги в дорогостоящий проект одного художника, а давать возможность работать разным людям. Хотя я могу участвовать в дорогих проектах. К примеру, в постановке рок-оперы в театре Шатле. В ней будут участвовать известные музыканты, в частности, барабанщик группы Clash. Но, понятно, что дороговизна тут не от меня исходит.
РГ: Вы окончательно переключились на оперы?
Сорен: Я продолжаю работать на оперных постановках, потому что это дисциплинирует и позволяет заработать деньги. А для себя я пишу тексты и публикую их в маленьком журнале. Надеюсь сделать когда-нибудь из них книгу. В ней будет много фотографий и видео.