Поделиться
Нас в Советском Союзе жило двадцать три человека. Вместе со мной - двадцать четыре. Негусто. Но мне, как Верховному главнокомандующему в должности командира взвода, забот хватало. Заступая начальником караула, я невольно принимал на себя неограниченную парламентом власть на территории, равной по площади княжеству Монако и герцогству Люксембург, вместе взятым.
Два года мои горячие парни, призванные с Кавказа, из Средней Азии, Казахстана, Молдавии и степей Калмыкии, бродили по таежным уральским тропам, охраняя взрывоопасный объект чрезвычайной государственной важности. Охраняли мы его скорее не от внешнего врага, а от местных жителей, считавших, что особенно вкусные клюква и грибы растут за двумя рядами колючей проволоки.
Летом мои ребята ходили в накомарниках, зимой - в валенках и тулупах. Днем и ночью - с боевым оружием. По два снаряженных магазина на брата. Но никто на брата руку не поднял, и все остались живы и здоровы. Спустя годы я понял: это - чудо. Без оговорок. И сейчас я о нем свидетельствую.
Семнадцать национальностей на моих глазах не без труда, но притерлись друг к другу. Вообще-то большинство из нас не различали национальностей. Просто в нашей жизни тогда не возникало ситуаций, когда это хоть сколько-нибудь было важно. И если бы меня, 22-летнего лейтенанта-"двухгодичника", призванного после университета, спросили, хорошо ли это - быть русским, я бы искренне пожал плечами: а какая разница? Ну был бы киргизом, латышом или молдаванином - все равно бы жил в СССР, а это самое главное.
Мы безотчетно верили в прекрасную общность "советский народ". Одна шестая часть земли представлялась нам большим двором, зеленым и шумным, где все, если не родня, то соседи. А казах твой сосед, или туркмен, эстонец или еврей - это важно не более, чем надписи у дверей коммунальной квартиры: "к Ивановым - 3 раза", "к Акопяну - 2 коротких", "к Бланкам - 1 длинный".
Недавно мне попалась под руки старая тетрадка по политподготовке. Там список взвода и кое-какие выписки из личных дел. Перелистав эти скупые записи, я так ясно услышал: салам алейкум, рахмат, чох сагол, гамарджоба, кнэрек... Увидел своих ребят. А ведь я их боялся в первые дни. Когда мой командир роты старший лейтенант Сергей Иванович Сидоренко объявил: "Представляю вам вашего нового командира взвода", - я и глаз поднять боялся, спрятался под фуражку. Кстати, Сергей Иванович звал всех своих подчиненных - от офицеров до рядовых - строго по имени-отчеству, и в этом было что-то дореволюционное, старорежимное, как сказал бы мой дедушка.
Русским матом ребята, увы, пользовались чаще, чем вежливыми фразами, но благодаря нашему комроты иногда в расположении можно было услышать нечто удивительное для неизбалованного уха: "Барлык Маратович, доброе утро!", "Приятного аппетита, Адхат Салимбаевич!", "Счастливо тебе, Меретгельды Гужухбаевич!.."
Итак: "Список личного состава 2-го взвода 4-й роты отдельного батальона в/ч 3256": сержанты - Владимир Майзенгер, Батыр Кушназаров и Барлык Санджиев, ефрейторы - Меретгельды Отузов, Авик Аратюнян, Ахмадали Мирзабеков, рядовые - Кайрат Искаков, Магомед Рамазанов, Михаил Верибчан, Рахмеджан Тошматов, Габит Абдуллаев, Гафур Бабатураев, Ахмадали Бегматов, Ильгар Мамедов, Рафаэль Галяутдинов, Юрий Ткачук, Малдыбай Керимбаев, Адхат Имамов, Магомед Такаев, Адыш Тойчиев, Важа Аскилашвили..."
Новый 1985 год мы встречали в четвертом, самом дальнем от расположения части, карауле. Те, кто не был на тропе наряда, собрались у радиолы в Ленинской комнате. Я раздал сельмаговские пряники. Как Чук и Гек, мы, затаив дыхание, ждали боя курантов из Москвы. Потом чокнулись жестяными кружками с чаем.
Поговорили о мамах. Вернее, о тех вкусных вещах, которые они готовят на Новый год. Потом я почитал ребятам заметки из местной газеты.
"...В нашем районе проводится двухмесячник по борьбе с волками. Чем это вызвано? Серые разбойники нанесли урон совхозу "Верхнетуринский", который недосчитался четырех бычков..."
"...Кутаисская команда "Имерети" выиграла у команды из азербайджанского города Али-Байрамлы со счетом 4:0. В финале турнира джамбульский "Жалын" сразится с литовским "Бяржялисом", а футбольная дружина "Магароэли" из грузинского города Махарадзе..."
"...В совхозе имени Бокомбаева Токтогульского района двадцать лет трудятся на ферме супруги Майтукеевы. Главу семьи зовут Москвой".
Тут Мамедов пришел с обмороженным лицом. Он поставил обшарпанную пластинку Магомаева.
Ты моя мелодия,
Я твой преданный Орфей...
Дни, что нами пройдены,
Помнят свет нежности твоей...
На этом месте игла подпрыгивала и перепрыгивала сразу к финалу.
Все, как дым, растаяло,
Голос твой теряется в дали...
Что тебя заставило
Забыть мелодию любви?..
Потом я ушел на проверку и два часа ходил по шестикилометровому кругу, раздавая часовым остатки пряников.
С той ночи прошло безумное число лет - четверть века. Моим ребятам теперь по сорок пять.
Из тебя, Рахмеджан Тошматов, я уверен, получился замечательный многодетный отец. Ты и дедушкой будешь хорошим. Помню, что на проверку мне всегда хотелось взять тебя, потому что ты шел за мной как Савельич за Гриневым: добрый, хозяйственный, заботливый.
А из тебя, Барлык, наверное, получился большой начальник - мудрый и не терпящий лести.
Весельчак и фантазер Ильгар Мамедов, быть может, стал артистом и играет где-то в спектаклях для детей. А, может, ты стал учителем - любимым учителем для своего класса.
Авик Аратюнян, самый интеллигентный и наивный мальчишка в нашем взводе, комсорг роты. Надеюсь, ты выучился на музыканта, как мечтал. Может, играешь сейчас где-то на дудуке.
А ты, Мирзабеков, худенький как спичка трудяга, неунывающий терпеливец, мне кажется, ты так и остался крестьянином, скромнягой-бессребреником. И не знаю, хорошо это или плохо.
Важа Аскилашвили, возможно, открыл продюсерскую фирму, а потом подался в Париж. Ведь ты, Важа, французский знал лучше русского. После школы работал, кажется, киномехаником. Помню, что слово "кино" действовало на тебя магически, ты весь расцветал: "Cinеma!..". Когда мы шли по тропе наряда, утопая в снегу, ты озабоченно сетовал: Софико Чиаурели пятый год не снимают, а Кахи Кавсадзе вообще задвинули в тень. Еще помню, что однажды мама прислала тебе чачу в грелке и был скандал.
А кем стал ты, Адыш Тойчиев - ума не приложу. Ты не был приспособлен и к советской жизни. Слишком нежный цветок. Как-то в мае часовой ворвался в караул с истошным криком: "Адыш застрелился!" Я рванул по тропе и вскоре увидел на горизонте ковыляющую фигуру. Тойчиев шел, подволакивая ногу, как подбитое крыло, и задрав к небу голову, болтающуюся на худой цыплячьей шее. Он был очень бледен, но блаженно улыбался.
На другой день я навестил Адыша в медпункте. Он был совершенно счастлив. Картина же происшедшего была проста, как наскальный рисунок. У солдата, лишенного родного южного солнца и витаминов, начали гноиться ноги. Чтобы хоть на время прекратить мучения и не ходить в караул, Адыш прострелил себе ногу в аккурат между пальцами. Крови получилось море, но косточки не задеты.
По выздоровлении Адышу грозил дисбат, но комбат ограничился крутым разносом для меня и внеочередным марш-броском для всей роты.
До армии я мучительно искал смысл жизни. В армии мне некогда было его искать. Он нашелся сам собой. Смысл был в том, чтобы и сегодня, и завтра, и до последнего часа моей службы солдаты возвращались с круга целыми и невредимыми. Другого, иного смысла мне уже было не надо.
Наш маленький таежный Советский Союз не развалился. Он просто ушел на дембель. Летом 1986 года я оставил свой взвод и вернулся на "Большую землю". Осенью получил письмо.
"Здравствуйте, товарищ лейтенант!
Получили от вас первую весточку - очень этому рады. Спасибо, что не забыли. Мне, отдавшему Вам частичку сердца, трудно было после Вашего отъезда. У меня все нормально, могу похвастать своими наградами. Мне дали крест первой степени, звание старшего сержанта, и, самое главное, - благодарственное письмо на родину.
Ваше место теперь принадлежит молодому лейтенанту Галышеву. Боевитый товарищ, но ошибается по неопытности - это не только мое мнение. Сафретдин Малаев все так же заступает начальником караула во второй, а я - в четвертый. Он Вам шлет огромнейший привет.
Порой невеселые мысли на меня находят. Почти нет людей, которые меня понимают. Может быть, я такой плохой человек, и поэтому столь плачевный результат. Но я не хочу и не могу быть похожим на других. Чувствую, что много ною, и поэтому прекращаю это дело. Буду, как вы советовали, расширять кругозор своих знаний, повышать любознательность и побольше читать.
Шлю Вам фото. Это будет для Вас эхом прошлого.
Не хотел бы Вас терять совсем навсегда.
Ваш Барлык Санджиев. Северный Урал. 30 сентября 1986".
Буду очень рад, если откликнется кто-то из солдат и офицеров, служивших в 1984-86 годах вместе со мной под началом старшего лейтенанта С. И. Сидоренко в 4-й роте отдельного батальона в/ч 3256 внутренних войск МВД СССР.
P.S.
Из фильма "Мимино":
Валико и Рубик выходят из Большого театра.
- Слушай, это его мама была?
- Какая мама?
- Тот, который пел.
- Там все пели.
- Нет, который умерла.
- Там все умерли, Рубик джан.
- Да нет! - в красном платье, толстый!
- Это был дирижер.
- Э-э, ничего не понял.