Поделиться
Приглашение в политику звезд экрана, сцены и спортивных арен стало у нас традицией. Считается, их главная задача - политтехнологическая - привлечь избирателей. А что потом, когда задача решена? Ответ на этот вопрос решил найти в беседе с народным артистом Советского Союза, первым заместителем председателя Комитета Госдумы по культуре Иосифом Кобзоном член президиума Ассоциации юристов России Михаил Барщевский.
Михаил Барщевский: Иосиф Давыдович, вы всю жизнь были очень сильным человеком. Скажите, а вы чего-нибудь боитесь?
Иосиф Кобзон: Я вообще-то не считаю себя очень сильным и храбрым. Я многих вещей боюсь. Например, не люблю рептилий, крыс, мышей. Я привык летать, но каждый раз, когда сажусь в самолет, очень волнуюсь. Боюсь предательства. Считаю, это самое страшное, чего следует бояться. При этом я не боюсь экстремальных обстоятельств. Я испытывал себя неоднократно: на острове Даманском, в Афганистане, Чернобыле, Чечне, "Норд-Осте" и других местах.
Барщевский: Вы понимали, что вас могут убить, когда входили в "Норд-Ост"?
Кобзон: Даже не думал об этом. Я слишком хорошо знаю менталитет вайнахов. Еще в 1964 году я получил звание заслуженного артиста Чечено-Ингушской АССР. Был очень дружен с Махмудом Эсамбаевым - считал его старшим братом, а он меня так и звал "младший брат". Я часто приезжал в Чечено-Ингушетию, очень любил и этот край, и его народ, и местные традиции. Я прекрасно знал, что со мной ничего не произойдет, потому что меня знают и потому что я старше. Ей-богу, я не боялся.
Вот второй раз, когда пошел с Ириной Хакамадой, я немножечко дергался. Не знал, как они отреагируют на нее. К тому же Ирина от волнения попросила разрешения закурить, а ей ответили: "Мы - мусульмане не курим и не пьем". И сразу возникла настороженность.
Кстати, когда в 1994 году меня пригласили в МИД и предложили выступить в Грозном, я ответил, что не могу себе этого позволить, потому что там идет гражданская война. Я предложил: "Объявите мораторий, и я приеду, буду выступать и для наших ребят, и для чеченцев". Как только в 1996 году было подписано Хасавюртовское соглашение, я тут же приехал и дал концерт на единственной уцелевшей площадке - стадионе ручных игр в Грозном. Чеченцы не аплодировали, они стреляли в знак одобрения, поднимали автоматы и палили в воздух. Я не боялся. Понимал, что вайнахи таким образом выражают свой восторг.
Барщевский: Вы никогда не скрывали своей дружбы с Лужковым. Как же вам позволили опять избраться в Думу?
Кобзон: Я четырежды избирался, трижды от Агинского Бурятского округа, четвертый раз - уже от объединенного Забайкальского края. Работа нелегкая: и по моему возрасту, и по положению, потому что округ далекий - все-таки 7 часов лета в Читу и потом еще наземным транспортом добираться 160 километров. Но я полюбил этот народ, увлекся служением ему. И они доверяют мне. Поэтому мне не могли не дать избраться, потому что другого, извините за нескромность, наверное, не избрали бы. Кроме того, я никогда не давал основания руководителям СССР или России сомневаться в моей преданности стране, ее народу и в моем искреннем служении Отечеству. Они, безусловно, могли использовать административный ресурс, чтобы лишить меня возможности избираться. Но, видимо, понимали, что на это негативно отреагируют сами избиратели.
Барщевский: Я знаю, что вы шефствуете над двумя детскими домами. Зачем вам это нужно?
Кобзон: Когда мы говорим об обустройстве России, я всегда предлагаю посетить Агинский Бурятский округ. Он небольшой, но там можно увидеть все, к чему мы стремимся и в экономике, и в политике, и в духовной жизни.
В центре Агинска стоит православный Свято-Никольский храм. Хотя 85 процентов населения - буддисты. Это говорит о том, что люди в округе живут в дружбе и согласии.
Построены спортивные сооружения. Когда я приехал 14 лет тому назад в округ, там было 3 вида спорта - конный, национальная борьба и стрельба из лука. Нам удалось сохранить национальные традиции, национальную музыку, язык, образование, дошкольное воспитание, культуру. Все приезжие по-настоящему удивляются: как будто попадают в другую страну. Другие взаимоотношения, другие люди. А как они по-русски говорят! У нас в России так грамотно не говорят по-русски, как говорят буряты в Агинско-Бурятском округе. Во многом это заслуга бывшего губернатора - Баира Жамсуева.
У меня очень много интересных предложений было от разных территорий поучаствовать в общественной, благотворительной, политической работе. Но я не могу изменить тем людям, которые в меня поверили. И когда удается чем-то помочь, я чувствую свою полезность и полное удовлетворение.
Барщевский: Как вы отнесетесь к возвращению одномандатных округов?
Кобзон: В Послании президента России Дмитрия Анатольевича Медведева промелькнула мысль об одномандатных мажоритарных округах. Я-то давно считаю, что одномандатные мажоритарные выборы, когда избиратель знает своего потенциального депутата, намного полезнее, чем партийные.
Происходит совместное полезное взаимодействие, которое дает свои результаты. Я всегда обращался к избирателям напрямую, у меня не было "программы депутата". Кто мешает не обещать, а ежедневно трудиться? Делай полезное дело и докажи тем, кто общается с тобой, что ты можешь представить их интересы в законодательном органе. Если тебе поверят, за тебя проголосуют. Мне не нравится, когда голосуют за партию или партийный список и, особенно, за "паровозы" - губернатора или председателя Заксобрания. Народ должен знать, за кого он голосует и кому доверяет.
Барщевский: Как вы считаете, интеллигенция окажет поддержку Путину?
Кобзон: После первого заседания предвыборного штаба Владимира Владимировича у меня состоялся большой разговор с моим многолетним другом и руководителем нашего комитета Станиславом Сергеевичем Говорухиным. Я выразил недоумение, что он согласился возглавить штаб, им не созданный. Я бы, например, согласился на эту работу только при условии, если бы мне дали возможность самому создать этот штаб. Ведь там, собственно говоря, кроме Леонида Михайловича Рошаля, не было ни одного известного режиссера, спортсмена, художника, писателя. Вот Михаил Прохоров включил в свой штаб Аллу Борисовну, прекрасно понимая, как она влияет на электорат, что ее появление для широкой аудитории гораздо эффективнее, чем даже сотни чиновников.
Барщевский: Поэтому меня и удивляет то, что сегодня не делается ставка на интеллигенцию. Но если мы хотим иметь хорошую экономику, нужно начинать с культуры. Экономика базируется на патриотизме, патриотизм - на национальной культуре.
Кобзон: Обратите внимание, ни в одном послании президента не было слова "культура". Самая низкооплачиваемая отрасль - это культура. Скоро у нас не останется музеев и библиотек, потому что не будет музейщик работать за 7 тысяч рублей, а библиотекарь за 5. А потом мы удивляемся, куда деваются раритетные экспонаты. Да никто их не охраняет. И не будет охранять, не несут никакой ответственности. Россия на сегодняшний день живет без закона о культуре. Не решен и вопрос о сохранности памятников истории и культуры.
Барщевский: Почему, если государство не может дать денег на культуру, у нас до сих пор нет закона о меценатстве?
Кобзон: Этот вопрос поднимался неоднократно, и сейчас будет подниматься. Но я попытаюсь объяснить, почему этого закона до сих пор нет. Любой законопроект, если под него подразумевается материальная часть, не принимается, потому что уже ко второму чтению необходимо согласование с администрацией президента и правительством.
Барщевский: Но ведь закон о меценатстве не подразумевает расходования бюджета?
Кобзон: А налоговые вычеты? И государство жадничает, потому что у нас считают, если меценат жертвует на литературу, искусство, образование или спорт, он тем самым выводит деньги из государственного налогообложения, как бы ворует их. А ведь за рубежом вся культура в основном держится на меценатстве.
Барщевский: Меня как юриста вы убедили, что пока нет специального закона, будет беззаконие.
Кобзон: А на что опираться? Первый вопрос, который я в отсутствие Говорухина, занятого штабом, поставлю на первом же заседании Комитета по культуре Госдумы нового созыва - подготовка закона о культуре как основного документа, на который можно опереться и дальше уже от него искать возможности улучшения нашей жизни.
Приведу любопытный пример. В свое время по инициативе Говорухина был принят закон об ограничении сексуально-эротической продукции в СМИ. Он прошел все чтения, Совет Федерации и был отклонен президентом Ельциным. И когда нас упрекают - забывают, что закон-то был, но на него наложил вето президент.
Барщевский: А что вы думаете о протестных настроениях и недавних массовых митингах на Болотной и проспекте Сахарова?
Кобзон: Вопрос, почему мы так долго молчали? Почему мы опомнились только после избрания? Почему ждали Болотной и проспекта Сахарова? Кричали: "Ну, мы им дали!" А помните, у Мусоргского в опере: "Митюх, а Митюх, чего орем?" И ответ: "Вона. Почем я знаю?" К сожалению, там были многие, которые "почем я знаю?" Пришли, потому что другие пошли. Вспомните, 1991 год и что происходило в Кремлевском дворце, в зале заседаний, когда, наконец, обрели свободу. Кричали: "Свобода"! А в академическом театре стали употреблять нецензурную брань и прочее. Так свобода или вседозволенность? Почему нельзя было сказать об этом раньше? И почему, наконец, молчало телевидение, другие СМИ? Независимые СМИ обязаны говорить правду.