В минувшую субботу, 11 февраля, покончила с собой 15-летняя московская школьница из Новогиреево Диана Сивакова. Это шестое самоубийство среди подростков за неделю в России. За год у нас покончили с собой полторы тысячи подростков и двести детей. Каждые двадцать душ из ста тысяч в возрасте от 11-12 до 16-17 лет. В нынешнем году стало очевидно, что наша страна вышла на первое место в мире по подростковым самоубийствам. Ни один из кандидатов в президенты России, ни один из иерархов традиционных и нетрадиционных для России конфессий не отреагировал на этот трагический факт. Ни власть - ни оппозиция.
В атмосфере предвыборного свободомыслия общество по существу не нашло нужных слов для того, чтобы осмыслить происходящее. Мы решаем глобальные вопросы страны и мира, защищаем фундаментальные ценности, не умея спасти ближнего, нуждающегося в нашей помощи. Только журналисты давали необходимую оценку случившемуся, впрочем, понимая, как немного в нашем государстве значит судьба одного человека, особенно в судьбоносные периоды отечественной истории, которые у нас случаются все чаще и чаще.
А речь ведь не о слезе ребенка, которая, по мысли Достоевского, выше мировой гармонии, не о его боли и обиде, но о его жизни. Здесь не анализировать и не сокрушаться надо, а возопить на весь мир, заголосить на всю страну. Нам взрослым. Покаяться в том, что не защитили и не уберегли.
Не сделали чего-то самого важного по отношению к рядом живущему человеку. Но мы чаще всего рассуждаем о подростковой жестокости, о том, что нынешние отроки и отроковицы читают не то и думают не так, убегая в сети мировой паутины. И забываем о том, что в этом возрасте "бури и натиска", в этот период по существу второго рождения личности они живут словно без кожи, болезненно переживая все внешние и внутренние события. Они нуждаются в заботе и нежности: семьи, учителей, общества. Да-да, в заботе и нежности, а не только в социальной справедливости и экономической обеспеченности.
Я часто вспоминаю мои походы к замечательному педагогу и писателю Симону Соловейчику, с которым я делился сложностями поведения моих сыновей. А говорил он самые серьезные слова, которые не всегда можешь или хочешь расслышать. Я пришел к нему за советом первый раз, когда моему старшему сыну, Сергею, было 12 лет. Симон Львович слушал меня внимательнейшим образом, а в конце моего монолога, словно забыв его начало, спросил: "Сколько лет мальчику? Двенадцать. Потерпите, будьте просто ласковее с ним. Очень трудный возраст".
И все. Я приходил к нему с теми же проблемами каждый год, до самой его смерти (он ушел в 1996 году), и слышал один и тот же ответ. Это говорил один из лучших педагогов нашей страны, чей профессиональный романтизм вызывал уважение даже у официозных руководителей советского образования. Симон Соловейчик в 1994 году опубликовал Манифест под названием "Человек свободный", - о том, как надо воспитывать свободных людей.
И главное в этом Манифесте состоит в том, что свобода возможна только при фундаментальных гуманистических ценностях, которые должны определять поведение человека. И прежде всего надо проявить заложенное во всех нас чувство совестливости. Свободный человек не может быть бессовестным. И по отношению к себе в первую очередь. Надо выработать во внутреннем мире формирующегося человека защитные механизмы, спасающие его от отчаяния в момент столкновений с реальностью, но при этом не разрушающие восторг перед самой жизнью, не отрицающие великую праздничность бытия.
Прежде всего потому, что подросток живет в состоянии постоянного стресса, что в переводе на русский язык означает гнет, нажим, давление, напряжение. Причем давление, которое он испытывает, воздействует на него извне и изнутри. Половое созревание создает такую внутреннюю бурю, которую способен укротить далеко не каждый подросток. Клубок непреодолимых - как кажется входящему в жизнь человеку - противоречий может толкнуть его на роковой поступок. И не его вина в том, что рядом не оказалось никого, кто сумел бы помочь разобраться в душевной смуте.
Самоубийство - даже если оно и имеет определенные социальные корни, - акт глубоко интимный. В древней и новейшей истории известны имена людей, пошедших на публичное заклание ради утверждения высокой идеи, и было бы подло не вспоминать эти имена. Но все же мне ближе точка зрения Альбера Камю, который писал, что люди вряд ли кончают жизнь из-за того, что не могут ответить на основной вопрос философии. Ими движут куда как более интимные причины. Социальный протест - и личная обида, ощущение жизненного тупика, из которого нет выхода.
Социология подростковых самоубийств, на мой взгляд, не позволяет создать некий типологический портрет юного существа, предрасположенного к суициду, как и его окружения, которое этот суицид провоцирует. Подростки добровольно уходят из жизни и в неблагополучных семьях, живущих за гранью бедности, с пьющими неработающими родителями, - и в семьях совершенно благополучных, где дети воспитываются в любви и заботе.
Важно понимать, что причиной, а тем более поводом для самоубийства может быть все что угодно. Юный Алексей Пешков, решив расстаться с жизнью, писал не о свинцовых мерзостях капиталистического бытия в России, а о том, что он просит винить в его смерти немецкого поэта Генриха Гейне, который открыл "зубную боль в сердце". Литературный юноша, скажете вы! А вы испытывали когда-нибудь зубную боль в сердце?!
В Евангелие от Матфея сказано: "Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их". Так неужели у каждого из нас не достанет сил и сердечной страсти протянуть руку каждому, кто пришел в этот мир. И помочь жить.