Антон Адасинский, руководитель театра-студии DEREVO, рассказал корреспонденту "РГ", какой он видит свободу и за что его хвалил кинорежиссер Александр Сокуров.
Птица свободы
Российская газета: Антон, давайте начнем разговор с премьеры театра DEREVO, которая состоится 22 марта в Мюзик-Холле. Как получилось, что ваш спектакль "Кецаль" получил продолжение?
Антон Адасинский: У DEREVO нет традиции возвращаться к пройденному, мы все время делаем новые работы. "Кецаль" в свое время прошел по всем столицам мира и великолепно принимался везде. Это мощная физическая работа, но когда все почувствовали, что в первобытном виде "Кецаль" сделал все, что мог, мы его спокойно упаковали и положили в сторону. Прошло два с половиной года, и как-то вдруг возникло ощущение, что спектакль опять просится на сцену. Новый спектакль сначала получил имя "Кецаль. Глава вторая", а потом был переименован в "Кецаль. Ноев ковчег".
РГ: В Латинской Америке птица кецаль - символ свободы. В первой части вы освободили людей от цивилизации. Что будет в этой части?
Адасинский: В некотором смысле то же самое. Мы поместим в этот странный полузатопленный мир восходящего солнца людей сегодняшних. Но их мира больше нет, и вся их занятость, их смысл жизни пропали, потому что больше нет ни инструментов, ни социума, ни газет, ни радио, ни телевидения - ничего. И тогда возникнет то самое состояние мира, которому раньше человек следовал: знал сказки, легенды, приметы, богов, умел читать облака, собирать травы...
РГ: Тогда встающее солнце в финале спектакля воспринималось как хеппи-энд - рождение нового мира. Теперь будет не так?
Адасинский: Теперь солнце встало и ушло, улетело. Земля остыла, и стало все холодно и пусто. У Грина есть рассказ о ребенке, которого всю жизнь держали взаперти, чтобы потом, когда он вырастет, показать ему восход солнца. А когда солнце вечером стало садиться, ребенок, который никогда этого не видел, сказал: "Не бойтесь, оно вернется". Это просто гениально, и это эпиграф к нашему спектаклю: "Не бойтесь, оно вернется!"
Время собирать вещи
РГ: "Глава вторая" подразумевает продолжение? Ведь не бывает произведения из двух глав.
Адасинский: В Германии будет большой проект на озере. Он будет называться "Пятое солнце" и, по сути, это будет "Глава третья". Вместе с публикой я постараюсь построить новый календарь. Выложить его из камней и вещей, которые люди принесут из дома, сделать какую-то огромную каталогизацию хаоса мира. Там будет около трех тысяч зрителей, я постараюсь вовлечь всех.
РГ: Вы считаете, что пришло время собирать камни?
Адасинский: И вещи. И время разбрасывать вещи. Столько напроизводили в свое время хлама, что никому не надо. Но я хочу, чтобы люди попробовали создать новый принцип бессмысленности, чтобы принесли из дома не просто хлам, а то, что им дорого. Наш календарь мы будем делать из вещей, с которыми люди не решили, а решились расстаться.
Я сам обожаю гитары. В Санкт-Петербурге у меня их не так много. В другом доме, в Дрездене, - гораздо больше. У них уникальный звук: дерево, которому уже 45 лет, резонирует от любого прикосновения, хоть это гитары не акустические. Плюс за это время на гитаре играло много людей, в ней есть дух.
Когда старые вещи закончатся, их уже не будет. А те, что делают сейчас, не станут старыми - не те руки их делают. Made in China убивает дух вещей. Отношение людей к предметам стало заканчиваться в 1970-е годы, когда мир стал наполняться хламом - репликами, повторениями. И когда все эти вещи состарятся и уйдут, то такой энергетики больше не будет. Разве что единичные экземпляры, как швейцарские часы.
Где мы сидим, чем мы едим - это все имеет значение. Я это очень хорошо чувствую, поэтому вещей у меня мало.
РГ: Антон, несколько лет назад вы говорили о том, что мечтаете иметь помещение для театра в Петербурге.
Адасинский: Я потратил около года своей жизни, обошел всех наших "клоунов", сидящих на чиновных стульях, - и все их обещания коту под хвост. Сначала нам дали Малую сцену Мюзик-Холла, потом дали другое место - оказалось, его кто-то купил еще год назад. У меня отличная студия и поддержка города в Дрездене, билеты недорогие, лететь два часа, и мы свободно приезжаем и выступаем.
Тем более что помещение не просто нужно иметь - его нужно содержать, контролировать, выбивать для этого какие-то деньги. Батареи текут, репертуар нужно поддерживать... И потому у нас студия, а не театр.
Еще раз про кино
РГ: А как поживает ваш проект Doppio, который вы "вроде бы делаете"?
Адасинский: Это будет не видео, а фильм 16 мм, и не интернациональная, а русская и очень питерская работа. В Германии уже напечатан диск с музыкой к фильму, хотя сам фильм еще не снят. Сценарная заявка написана. Мы планируем снимать его на "Ленфильме", и Шайдаков (Владимир Шайдаков - директор киностудии "Ленфильм". - "РГ") этому очень рад. Киностудия сможет дать нам "железо": свет, звук, тонвагены, павильоны, костюмы - и это хорошо. Деньги будем искать в других местах.
РГ: Новый клип "Звезда" станет сценой из фильма?
Адасинский: Это репетиция в студии Марека, главного героя. Но это не сцена из кино, мы просто хотели поддержать в себе температуру думанья над фильмом.
Кстати
В 2000 году Антон Адасинский пробовался на роль Дона Руматы в фильме Алексея Германа-старшего по роману братьев Стругацких "Трудно быть богом". Тогда Адасинский ради съемок отказался бросить театр на два года. Фильм не закончен до сих пор.
Я Антон Адасинский, у которого внутри очень много всяких персонажей, сыгранных ролей, но везде есть какая-то дьявольщина. Неслучайно Сокуров придумал под меня роль в фильме "Фауст". Я решил, что раз это заметно, то почему бы не собрать все крупицы в кучу и не сделать спектакль под названием "Мефисто вальс".
Хотя есть между всеми этими персонажами и дьявольское различие. Я считаю, что история черта - самая смешная в мире. Он все время рядом с человеком - мы говорим: "черт с тобой", "черт бы тебя побрал, "пошел черт по бочкам", о нем множество анекдотов и шуток. Сокуров же считает, что роль дьявола сильно преувеличена. И потому в фильме он такой поганый, такой нехороший, неприятный, дурно пахнущий, огромного размера. Но это его видение, и я с радостью в эту шкуру влез.
По визуальному ряду это духота, переизбыток событий, вещей, элементов в кадре... Все вместе это создает ощущение, будто ты сидишь в трупе, который препарируют - а фильм так и начинается. И я в этом такой же заполняющий пространство: огромный, обрюзгший, то молодой, то старый... Я долго искал технику исполнения этой роли. Драматические актеры играли в своей манере, а я никак не мог попасть, потому что мой персонаж пластически ограничен. Теперь говорят, что хорошо получилось. И мне нравится.
При этом я так и не выучил немецкий, хотя много лет живу в Германии. Я сменил пять стран, и везде сталкивался с одинаковой проблемой: как только я начинаю слишком много понимать, я начинаю загружать себя информацией, от которой всю жизнь бежал, чтобы нормально работать. Мне в этом смысле очень тяжело приезжать в Россию.
С текстом мне было крайне сложно. Он на старонемецком языке, и если остальные актеры могли хоть немного импровизировать, то я должен был точно произносить слова, которые не понимаю. А вторая идея Сокурова в том, что голос человека ему не принадлежит, и нужно всех озвучивать. Это интересно, и это уже какой-то третий план фильма: твоими губами говорит некто.
Сокуров работает как проклятый. Вообще заметно, что роль Мефистофеля он делал для себя, и его фактура под нее очень подходит. А уж как он показывал... Голос менялся, глаза менялись.