Поделиться
Борис Мессерер, сценограф, народный художник РФ, лауреат Государственной премии РФ
Ирина Александровна удивительно растущий человек. Это дано очень немногим. Многие на каком-то этапе не хотят двигаться по жизни дальше, менять какие-то позиции внутри себя. А она очень смело ломает эти барьеры. За те почти тридцать лет, как мы общаемся, я мог видеть, как она менялась, как рос масштаб инициатив, которые от нее исходят. И сама она становилась более открытой, уверенной.
Я должен сказать, что Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина отнюдь не всегда занимал такое заметное место в иерархии музеев мира, как сейчас. В конце концов существуют Эрмитаж, Лувр, Прадо, Уффици... Во многом благодаря стараниям Антоновой московский музей стал полноправным участником в диалоге с крупнейшими музеями мира. Один из необычных проектов, придуманный ею к 100-летию музея, - "Воображаемый музей". Музеи мира привозят шедевры, которые будут включены в залы постоянной экспозиции. Та - благодаря этой "инкрустации" - получит новые акценты, обретет новые сюжеты. Но чтобы музеи мира согласились на такой венок приношений, нужно было работать сто лет. Из них пятьдесят с хвостиком - это работа Антоновой.
При ней в музее выставили Матисса и Сезанна, которые до того хранились в запасниках. Впервые показали Кандинского... Во многом благодаря ее смелости стали возможны выставки "Москва - Париж", "Москва - Берлин"... Конечно, в 1960-е времена были уже "вегетарианские" и ГМИИ им. А.С.Пушкина позволялось больше, чем другим. Но другие-то острожничали, побаивались, как бы чего не вышло, а она - нет.
Она не боится экспериментировать. Когда мы готовили выставку Дали, я предложил сделать гигантские карнавальные костюмы, которые рисовал Дали, и подвесить их в пространстве зала. Представьте, какая это головная боль! На чем их крепить? В музее гвоздь вбить нельзя - там всюду мрамор. Масса инженерных трудностей. А она поддержала меня. Она поняла, что я хочу превратить музейное пространство в театральное. Она не боится неожиданных решений, она их стимулирует.
Я обязан знакомством с ней "Декабрьским вечерам". Это было лет тридцать назад. Она позвонила, пригласила прийти. Кроме нее, в кабинете был также Святослав Теофилович Рихтер. Он предложил помочь с оформлением оперы Бенджамина Бриттена "Альберт Херринг", которая ставилась в Белом зале. Проблема в том, что оставалась только неделя до премьеры. На следующее утро я принес маленький макет - в картоне. Он всех устроил. Так мы стали работать вместе. На следующий год Рихтер ставил в музее оперу "Поворот винта" Бенджамена Бриттена. Святослав Теофилович выступал как режиссер. В постановке принимал участие и Борис Александрович Покровский. Поскольку Рихтер очень болел за дело, то во время репетиций он подыгрывал, исполняя то роль привидения, то кого-то из второстепенных персонажей. Словом, появлялся время от времени в каких-то странных местах, стараясь помочь течению спектакля. Спектакль, кстати, прошел с большим успехом. Позже Антонова стала мне поручать работу над выставками.
Когда люди выпускают вместе спектакль или делают выставку, начинается другой тип отношений. Обычная дружба становится дружбой, проверенной испытанием. Я счастлив, что судьба подарила мне такие встречи и такую дружбу с Ириной Александровной.
Владимир Васильев, артист балета, балетмейстер, хореограф, педагог, народный артист СССР
Для меня этот музей слился с образом Ирины Александровны. Очень жесткого человека, несмотря на все свое женское обаяние и изящную миниатюрность... В этой женщине удивительно много от сильного волевого мужчины. У нее есть качество, которое очень показательно для профессионалов. Она не терпит равнодушия, безразличия к делу, халатности. И вот это она очень жестко пресекает. Без малейшей грубости, но предельно жестко. Иногда потом сама мучается, что так поговорила. Знаю Ирину Александровну давно, но cовсем недавно, например, я узнал, что Ирина Александровна очень хотела быть танцовщицей, балериной. Но она никогда об этом раньше не рассказывала. А когда в преддверии юбилея ее спросили, кем ей хотелось быть в детстве, она вдруг ответила: "А вообще я хотела быть балериной". Для меня это признание, свидетелем которого я случайно стал, приоткрыло какую-то часть ее души.
Конечно, я видел ее и на оперных спектаклях, и в зале консерватории, в Большом театре... Большой театр был для нее, пожалуй, самым любимым. Собственно, мы и познакомились здесь после одного из спектаклей. Выяснилось, Ирина Александровна знает все наши с Максимовой роли. Она была на всех премьерах. Ей нравилось наше искусство.
И вот что поразительно: с каждым годом она начинает какую-то новую жизнь. Не секрет, что все мы (я не исключение) делаем большую часть открытий в юности, молодости. С годами их становится все меньше и меньше. А когда я разговариваю с Антоновой, то вижу, что ей все интересно. По крайней мере, из того, что касается искусства. Впечатление такое, что она постоянно открывает для себя что-то новое. И эту радость открытий, что ей доставляют музыка, поэзия, театр, она стремится привнести в родной дом - в Музей изобразительных искусств. Поэтому Декабрьские вечера, рожденные желанием Святослава Теофиловича и Ирины Александровны собрать воедино разные виды искусств, стали неотъемлемой частью жизни музея.
Антонова, конечно, человек уникальный. Она, если так можно выразиться, железная леди музея. Точнее, служения музею. А значит - музам.
Евгений Миронов, народный артист РФ, художественный руководитель Государственного Театра Наций
Познакомился я с Ириной Александровной... через газету. Это был, если память не изменяет, 1996 год. Я как раз тогда сыграл в спектакле Валерия Фокина "Карамазовы и АД". И вдруг в одном из откликов на спектакль я прочитал о ее реакции на него и, в частности, на исполнение моей роли. Ее оценка была столь высокой, что я был ошеломлен.
Но дело не в той похвале. Ирина Александровна стала моим камертоном в искусстве. На протяжении многих лет она приходит на все мои премьеры, на премьеры Театра Наций. Отнюдь не всегда ее оценки столь лицеприятны. Но ее критика, ее позиция всегда аргументированная, ясно сформулированная, мне очень помогали. Ее мнение может не совпадать с вашим. Но его невозможно не учитывать.
Часто говорят о конфликте поколений, о разных представлениях об искусстве "шестидесятников" и поколения, пришедшего в 1990-е годы. К слову, конфликт "отцов и детей", может статься, одна из движущих сил искусства. Импрессионисты начинали с бунта против "правильного", академического искусства. Потом их опыт отвергли, допустим, "фовисты"... Но время стирает следы старых споров. Сегодня мы равно наслаждаемся в музее картинами Моне, Ренуара, Ван Гога, Матисса или Сезанна. Уже для ХХ века их творчество было своего рода альфой и омегой современной живописи. Значит, главное все же не в столкновении позиций, а в том, ради чего ищется новый язык, новые формы выражения. И вот Ирина Александровна эту сердцевину, ради которой копья и стулья ломаются, умеет схватывать, чувствовать. Спектакль "Карамазовы и АД" был не самый простой для восприятия. В этом смысле мы с Ириной Александровной одногодки. Она так ощущает себя. Для нее не существует возрастных цензов и пределов. Она вне времени. Думаю, она научилась этому у живописи, в окружении которой она прожила жизнь.
Один раз Ирина Александровна уговорила меня выступить на "Декабрьских вечерах". Она соединила нас с Юрием Башметом - я должен был читать часть главы из "Библии". Ответственность огромная: выступают серьезные музыканты, артисты... Рядом - полотна Матисса. В общем, я волновался, как никогда в жизни. Башмет мне что-то говорил, пробовал успокоить. Бесполезно... Она, видимо, заметила мое волнение. Подошла ко мне, взяла мои руки и держала их долго в своих маленьких ладонях. Она держала мои руки, как сестра или мама. Помню, после этого на душе стало как-то спокойнее. Ко мне вернулась уверенность. А после концерта, увидев ее глаза, я понял, что она довольна мной. В тот момент я чувствовал себя ее учеником.
Мы продолжаем дружить. Мы встречаемся либо на выставках, либо на театральных премьерах. А в жизни простой встречи, когда можно было просто посидеть, пообщаться, у нас не было ни разу. Надеюсь, что когда-нибудь это произойдет.