Немоляева-Лазаревы - одна из самых известных династий в истории нашего театра. Свой юбилей Светлана Владимировна встречает, увы, без Александра Сергеевича, которого не стало почти год назад. Пастернаковское "судьбы скрещенье" - абсолютно их случай. На сцене Театра им. Маяковского они были вместе более полувека. Один театр, единая жизнь... Так же верен Ленкому Александр Лазарев-младший. А недавно в маяковскую труппу принята дочь-внучка - Лазарева Полина.
- Так откуда же, Светлана Владимировна, в вас, вашей семье такая стойкая верность делу жизни и друг другу?
Светлана Немоляева: Вероятно, это заложено природой. Думаю, что существует генетическая связь времен. Мои мама с папой больше 50 лет прожили вместе, как и Сашины. Но уникальность их жизни не в цифрах. Если человек находит другого человека и с ним неразлучен, то это подарок судьбы, Бога. Но одновременно, как Саша мне всегда говорил, - это работа - сохранять верность. То же касается и театра.
- Но чем вас притянула именно Маяковка?
Светлана Немоляева: Судьба. Пришла подыграть приятелю в "Укрощении строптивой". Роль была абсолютно не моя, и мой первый режиссер Николай Павлович Охлопков над моей игрой смеялся. "Ты смешная, - сказал, - но роли должна играть нервные, драматические". И взял.
- Тогда почувствовали запах: "Вот это мой театр"?
Светлана Немоляева: Вы сказали странную, но абсолютно точную вещь. Помню, меня привели в гримуборную. Крохотную, как келья. Была весна. И за маленьким окном шумел огромный зеленый тополь. Совершенно прозрачный воздух и шелестящие зеленые листья. И мне показалось: вот это рай на земле... В "раю" играли истинно великие актеры, которые нам казались недосягаемыми: Бабанова, Штраух, Свердлин, Орлова, Карпова... Представляете, что это значило для нас, 20-летних, которым Охлопков сразу все дал играть!
- Но поколение мэтров не охлаждало ваш пыл? Под крылышко брало? Вот и в нынешней вашей гримуборной вместе с вашими с Александром Сергеевичем юными фотолицами - портрет Александры Яковлевны Москалевой, вашей профессиональной крестной.
Светлана Немоляева: Александра Яковлевна была для меня подарком судьбы. А для Саши, который в тот же день со мной подыгрывал своей приятельнице и был принят, - ее муж Лев Наумович Свердлин. Александра Яковлевна была старше меня на 30 лет, но мы с ней были настоящими подружками.
- Для вас важно присутствие рядом человека, который может не просто по-дружески поддержать, но по-наставнически оценить?
Светлана Немоляева: О наставничестве не задумывалась. Но мнение Охлопкова было для меня бесконечно авторитетно. А силу авторитета Андрея Александровича Гончарова даже передать не могу. Гончаров был не наставником, ценителем. Он вершил высший суд. Всегда был безукоризненно прав. И это даже по-хорошему злило. Потому что ты понимал, что тебе такая точная мысля никогда в жизни в голову не придет.
- Что для вас вообще высший суд? Публика? Критика? Вы сами?
Светлана Немоляева: Безусловно, то, что внутри тебя. Только ты сам понимаешь, чего ты можешь достичь, а выше чего прыгнуть не можешь.
- Вас воспитало искусство: папа - кинорежиссер, мама - звукорежиссер, дядя - актер Театра Революции, как прежде называлась Маяковка, брат - известный кинооператор. У Александра Сергеевича папа - художник, брат - актер. Но сформировали вас, думаю, не только гены, родословная. Еще и удивительная эпоха 60-х. Ведь однажды вы признались мне: "Мы с Сашей - шестидесятники, у нас внутренний строй тех лет".
Светлана Немоляева: Абсолютно. Нас с Сашей воспитала неповторимая атмосфера, дух 60-х. Его передать невозможно. Вот пахло тогда весной. И ты понимал, что живешь в какое-то уникальное время. Нас окружали люди невероятного интеллекта. Все всё читали. Без библиотек вообще домов не было. А стоявшие по стеночкам Политехнического люди, слушавшие Вознесенского, Рождественского, Евтушенко, Ахмадулину... При этом никто не задумывался, было ли это хорошим тоном, а поэты культовыми. Мы с гастролями и на заводы, и в колхозы, и в армию ездили - и реакция зала была везде одинакова. Люди жили, будто на одном дыхании, на одном уровне восприятия и отклика душевного. При этом твой материальный статус не имел никакого значения.
- В чем в нынешних временах ваша надежда?
Светлана Немоляева: В достойных людях, личностях.
- Один мой именитый знакомый сказал, по-моему, очень точную вещь. Дарований-то сейчас в искусстве много. Личностей мало. Таких фигур, которые магнетически к себе притягивают.
Светлана Немоляева: Да, да. Именно с такого притяжения личности и началась моя любовь с театром. В 14 лет на сцене нашего театра я увидела Марию Ивановну Бабанову - в "Тане" Арбузова. Она только вышла, а у меня тут же по спине мурашки побежали. До сих пор помню это ощущение.
- Позвольте вернуться к, наверное, главной личности в вашей творческой судьбе - Андрею Александровичу Гончарову. Точнее - к одной потрясающей истории в ваших отношениях, которая, на мой взгляд, определяет главное мерило человеческого достоинства - способность на поступок, интеллигентность. Однажды после весьма нервной репетиции вы не сдержались и написали заявление об уходе. Ответом было очень тонкое извинительное письмо режиссера, в котором он назвал вас с Александром Сергеевичем СВОИМИ актерами, а подписался: "Ваш Гончаров". Это было единственное такое обращение за все годы его руководства театром. Комментируя этот случай, Александр Сергеевич объяснил мне свое понимание такого реликтового ныне понятия, как интеллигентность. Это - способность встать на сторону другого человека. Понять и простить его.
Светлана Немоляева: Да, мы оба так думали. Так и старались жить. А в отношении Гончарова... Мы прекрасно понимали, что без дарованного им Саше Дон Кихота в "Человеке из Ламанчи" и моей Бланш Дюбуа в "Трамвае "Желание" мы бы не стали актерами. Гончаров был нашим создателем. И мы, конечно, были его актерами.
- А в жизни понятие "свой" - человек, круг общения - вам близко?
Светлана Немоляева: Конечно. Свой - значит, тот человек, который тебе близок не только достоинствами. Еще важнее, что ты знаешь его недостатки и прощаешь их - как он прощает твои.
- Прожив более полувека вместе, чему вы с Александром Сергеевичем друг у друга научились?
Светлана Немоляева: Меня всегда очень сердило, когда Саша говорил, что в основном создала его я. Я просто пыталась убрать из него мальчишку, некую неотесанность, вышедшую из питерского дворового воспитания.
- Ну, а вы-то дворянского рода.
Светлана Немоляева: Да ничегошеньки в наших отношениях это не значило! Почему Сашкины штучки меня так заводили. От природы он был не только бесконечно талантливым актером, но бесконечно талантливым человеком. При этом с потрясающей скромностью, недооценкой себя. Это даже в быту выражалось. Например, я не разрешала ему носить целлофановые пакеты. Вот он шел по Тверской. Такой высокий, под два метра. Такой красивый! И на него все смотрели! Подружка моя говорила: "Саш, ну ты - тополь, ты - кипарис!" Он смеялся - ему это очень нравилось. Но не понимал, что у кипариса не должно быть целлофанового пакета с кефиром. Саша видел и понимал интерес поклонниц к себе. И был благодарен мне, что я его таким созданием воспринимаю.
- А хотелось уничтожить половину женского населения СССР, которое втюхалось в Александра Сергеевича после его триумфального фильма "Еще раз про любовь"?
Светлана Немоляева: Я была гораздо ревнючей Сашки. Если после спектакля ему преподносили больше цветов, чем мне, я жутко переживала. Хотя прекрасно понимала, какие искренние у нас отношения. И "Еще раз про любовь" не очень-то любила. Когда картина вышла, всего один раз посмотрела. Но когда прошло много лет, я восприняла фильм совсем с другой точки зрения - видя, как он потрясающе сработал, как изысканно передал отношения мужчины и женщины. А как точно в ногу со временем 60-х он сыграл! В его любви не было ни капли донжуанства. Во всем присутствовали талантливая простота, ирония, ум.
- Чему в характере Александра Сергеевича вы по-белому завидовали?
Светлана Немоляева: Себя я отношу к людям жалостливым. Если скажу, что добрая, наверное, приборщу. А Сашка был добр бесконечно. Бесконечно честен, интеллигентен - даже в бытовой мелочовке. Вот, например, из-за чего мы могли поссориться. Выезжаем с гастролей из гостиницы. Я обязательно что-то стащу: тапочки, мыло, шампунчики, еще какую-нибудь хрень. Ну, абсолютно советская тетка! Как же Сашка меня всегда ругал! "Ну, неужели тебе не стыдно?! Это же не твое". - "Но все же берут". - "Ну и что?! А ты не бери".
- А откуда ваша противоположная страсть - к антиквариату?
Светлана Немоляева: Опять же чисто родовое. Дворянского происхождения бабушка и мама были абсолютно к этому равнодушны. А вот папа, из мещанского сословия, совершенно не имевшего отношения к эстетству, им интересовался. Очень любил красивые, элегантные вещицы и при каждом удобном случае маме их покупал. Помню, однажды на именины подарил ей бархатную коробочку сердечком. А внутри - одежные щетки. Мама его чуть не побила. Ведь мы были бедны, как, впрочем, все тогда.
- Ваша квартира - что музей древностей. Да и дом на Тверской родовит историей и жильцами. А как вы в него попали?
Светлана Немоляева: Вначале была коммуналка с 16 соседями. Потом купленный всем родственным миром кооператив. А дальше опять рука судьбы. Умирает живший тогда в этой квартире Максим Максимович Штраух. И театр просит Моссовет ему эту квартиру оставить. По этому поводу было специальное заседание. И его председатель предложил: "Давайте дадим Дон Кихоту. Пусть поживет в хорошей квартире". Да, такое было... Тогда уважали достойное искусство. Так мы сюда переехали, сдав все внесенные за кооператив деньги на детские учреждения. А потом получили справку: на какие конкретно детские дома пошли наши деньги.
- Вашу удивительную родословную кто-нибудь раскапывал?
Светлана Немоляева: Шурик. Докопался чуть ли не до XVI века. Моя мама, урожденная Мандрыко, происходила из украинских дворян. А отец - из древнего старообрядческого рода. Немоляевы - значит, "не так молящиеся". В основном в моем роду все были военными, среди них - герои Бородина. Шурик специально ездил в музей Бородинского поля и составил родовое древо.
- На обложке книги о вашей династии - замечательная фотография. На ней вы спокойно и надежно положили руки на плечи Александра Сергеевича - будто ангел-хранитель семьи.
Светлана Немоляева: На большинстве наших снимков Саша обнимает меня. Мы оба одинаково хранили друг друга. Оба страдали, когда кого-то из нас обижали. И радовались радости другого. Сашка часто говорил: "Когда тебе что-то хорошее сделают, мне даже лучше, чем тебе".
- Знаю, как Александр Сергеевич переживал за вас, когда вы играли роль Бланш в легендарном спектакле "Трамвай "Желание". Свою героиню, униженную, оскорбленную, но гордо продолжающую жить в своем светлом, добром мире, вы играли 24 года, без второго состава. На поклоны выходили, едва держась на ногах.
Светлана Немоляева: К этой работе, как и к своей работе вообще, я отношусь не как к подвигу - как к подарку с небес. Бланш была для меня самой большой школой, которую только можно представить. Каждый из 400 спектаклей я играла наотмашь, на износ. Как однажды сказал Армен (Джигарханян, партнер Немоляевой в спектакле. - Е.К.): мы все, партнеры, ждали ее смерти. И она нас ни разу не обманула".
- Так же, как когда-то преклонялась перед вашей мужественной Бланш, и сегодня кланяюсь вашему мужеству на сцене без Александра Сергеевича. От актеров знаю, что сцена способна лечить. Но, наверное, вам помогает и то, что в театр пришла Полина.
Светлана Немоляева: Конечно. Ведь осуществилась Сашина мечта. Полина больше на деда похожа. Он был больше пессимист. А я - оптимист, природный.
- Это легко угадывается и в ваших работах, в вашем любимом жанре трагикомедии. А улыбка сродни знаменитой улыбке сквозь слезы Джульетты Мазины в легендарных "Ночах Кабирии"...
Светлана Немоляева: Спасибо за божественный комплимент. Я сама очень люблю этот фильм и эту великую актрису. А жанр трагикомедии действительно мой. С него и начался мой кинороман с Эльдаром Александровичем Рязановым. Увидев меня в спектакле по его пьесе "Родственники", где я как раз такую эксцентричную роль играла, он назвал меня "клоунессой", "Чаплиным в юбке". А потом пригласил на такого жанра роли в "Служебный роман" и "Гараж".
- А вот в "Иронию судьбы не взял"...
Светлана Немоляева: После "Родственников" очень хотел снимать. И в "Иронии" восемь проб дал. После чего сказал: "Света, видит Бог, как я хотел тебя снимать. Ну можно хуже, но трудно..."
- Александр Сергеевич однажды сказал мне, что второй талант актера - ждать: своего часа, своих ролей.
Светлана Немоляева: Абсолютно. И мы ждали. Но при этом никогда не были в простое. Всегда любили каждую роль, даже малюсенькую. Тем более сейчас, по возрасту, я согласна на любые размеры. Саша часто цитировал великого Меркурьева: "Теперь, - говорил он, - я люблю такие роли. В них должно быть как можно меньше текста. Занят я должен быть только в первом действии, - чтобы сразу уйти домой. Мизансцена должна быть по большей части сидящей, а лучше - лежащей. А реквизит - исходящим, - чтобы перекусить".
- Свою первую роль сыграли в 4-м классе. Это был Осип из "Ревизора".
Светлана Немоляева: Мужская роль мне совершенно не подходила. Я была пухлявенькой милашкой в кудряшках. И долго такой оставалась. Из-за чего, кстати, Рязанов не взял меня на близкую мне по родословной Шурочку Азарову из "Гусарской баллады". Так вот, мужика Осипа я играла, потому что школа была девичья. А за роль на коленях стояла, чтобы мне ее дали. Потом залезла в папин бельевой ящик и нашла костюм для Осипа - сиреневатые китайские подштанники. И когда папа на школьной сцене их увидел, просто рухнул со стула.
- Теперь к последней новой вашей роли - Домны Пантелеевны в премьерных "Талантах и поклонниках", поставленных новым худруком театра Миндаугасом Карбаускисом. С ней ваша сценическая жизнь закольцевалась. Ведь когда-то вы играли живущую только сценой молодую девицу Негину... А теперь - живущую только судьбой дочери еще не старенькую мать ее. Вот и еще одно проявление связи времен.
Светлана Немоляева: Как нравилась мне эта роль! Как была мне понятна! 5 актрис до меня ее играли. И все это время я ходила к Гончарову и клянчила. И выклянчила - когда все Негины из театра ушли... А Саша играл Мелузова. Мы играли любовь. И я страдала, с любовью порывая. В нынешних "Талантах", как и в каждом своем спектакле, учусь. Я привыкла к игре яркой, а Карбаускис предложил сдержанность. И я его послушалась. Решила: он - новое поколение, новое веяние, и надо к нему присмотреться.
- А как вам работается в спектакле с восходящей молодой актрисой МХТ им. Чехова Ириной Пеговой?
Светлана Немоляева: Ирина существует сама по себе, как и моя Полина. Такова, наверное, нынешняя молодежь..
- Увы, в нынешней жизни мы все существуем сами по себе. А что, по-вашему, способно вернуть нашему народу изначально присущее ему единение? Так все-таки хочется видеть в ближнем тот душевный отклик, о котором вы говорили, вспоминая 60-е.
Светлана Немоляева: Я по-прежнему дышу воздухом тех лет. Ну не вписываюсь я в эти интернеты, 3D, айфоны... Ну, и ладно... Но больше всего меня ранит воспитывающая нас с экранов жестокость, которая и способствует нашему разъединению. Думаю, чтобы сегодня сблизить, объединить людей, надо прекратить воспитывать в них жестокость. Вернуть их к изначальным человеческим истинным, библейским заповедям. Нашим политикам нужно прежде всего озаботиться нравственным, духовном возрождением общества, пробуждением в нем чувств добра и сострадания.
- Что главное крепит нервущуюся связь Немоляевых-Лазаревых времен?
Светлана Немоляева: Вижу это в детях. Это их безупречная надежность. Если им поверишь, то поверишь до конца. Они тебя не то чтобы не предадут - не разочаруют никогда. Ты можешь на них полностью положиться. Вот так, как я на фотографии, что вы упомянули: на Сашины плечи положила руки - и оберегая его, и полностью на него полагаясь.