Поделиться
"Мария, здравствуйте! По утрам муж превращался в зверя. Поднявшись раньше всех, затемно, он крадучись подходил к окну и, притаившись у занавески, настороженным взглядом пытливо прощупывал сумрак за стеклом, опасливо вслушиваясь в шумы распластавшейся перед ним улицы. Когда с рассветом гул просыпающегося города нарастал: хлопанье подъездных дверей, обрывки разговоров первых прохожих, шуршание шин, звонки трамваев и визг тормозов, - он, уже не умея сдерживать растущего в нем напряжения, начинал лихорадочно мерить нашу пустую залу резким, тревожным шагом, и эта взвинченность мешала собираться: мне на работу, а Соне и Павлику в школу.
Глаза мужа, чаще мутные, начинали возбужденно блестеть, ноздри прямого короткого носа раздувались, словно, втягивая свежий утренний воздух, он мог уловить нечто тайное, нам неведомое, и мы, страшась этой звериной чуткости, почти бежали из квартиры - два пролета узкой лестницы - и свобода! Будто такой побег мог действительно принести избавление.
Cтрашная находка
Однажды, - как сейчас помню, это было в начале всего 13-летнего кошмара, перед майскими праздниками - муж отправился в магазин, а я надраивала паркет в спальне. Стараясь добраться до самых дальних уголков, я присела на корточки, приподняла покрывало, застилающее наше супружеское ложе, и обмерла: луч света, ворвавшийся в пыльные подкроватные глубины, скользил по холодной поверхности длинного стального клинка. Я потянула за край старого свернутого ковра, из которого выглядывало лезвие, и на пол вывалились два ножа, кортик, стилет, шило и скальпель. Липкий пот вмиг покрыл мою спину, я бросилась звонить маме.
"Девочка моя, только без истерик! Ни тебе, ни детям Толик ничего не сделает! Вам ничего не грозит! Скорее всего, он собрал арсенал для защиты. Так... сейчас ничего не трогай, сделай вид, что не заметила, - разберемся позже!".
Моя мама, хирург-гинеколог, умела сохранять хладнокровие в самые сложные моменты, и если бы не ее поддержка все эти годы, страшно даже представить, что бы со всеми нами было.
"Успокойся! Без паники, - повторяла она мне, - не накручивай лишнего! Ты же знаешь, у Толика другая симптоматика!".
И я честно пыталась взять себя в руки: лишнего нам и вправду не нужно было, и без лишнего хватало. Что до симптоматики, то у Толи она шла по двум направлениям: бред ревности и мания преследования. С ревности все и началось.
Мария, вспоминая свою семейную жизнь, могу сказать, что нам досталось 12 лет счастья и 13 лет страданий. За что? Почему именно с нами? Как бы все сложилось, если б я не взвалила на себя эту ношу - "психически больной муж"? Смогли бы мы - я, мама, дети - как ни в чем не бывало, спокойно и радостно жить, если б в тот день, когда обезумевший Толя умолял дать ему паспорт, чтобы он мог уехать куда глаза глядят, если бы в тот день я ему паспорт отдала? Равнодушно отдала, а не потащила - к врачам, к психиатрам, в церковь?
У меня нет ответов. Иногда мне кажется, что я идиотка - из той, сейчас почти исчезнувшей породы людей, которые живут по принципу: "Но если не я, то кто же?".
Кстати, в этом мы с Толей были близнецы, его любимая присказка: "Ну кто-то ведь должен это делать!"
Да, он был таким - совестливым, открытым, веселым, когда я, 19-летняя, встретилась с его смеющимися голубыми глазами. На дискотеке у нас в педагогическом. Мы пришли туда с подружкой, но он смотрел только на меня - неотступно. Он был на 4 года старше, прошел армию - не шутки, атомная подводная! - работал крановщиком, учился на вечернем и играл на гитаре в ансамбле "Santana". Весна, я студентка-второкурсница, щемящая сладость бесконечного "Отеля Калифорния" (почему-то в тот год эту песню крутили у нас не переставая), кипение сирени в скверике за углом, героические рассказы из жизни подводников и чуть приторная нежность молочной "Аленки"...
"Аленку" Толик носил мне регулярно - настоящую, московскую, дефицитную. И когда я умудрялась перепачкаться успевшим подтаять за вечер шоколадом, Толя со строгой ласковостью вытирал мои пальцы, подбородок, щеки, нос, губы.
Я влюбилась.
Мы поженились, получили от его завода квартиру, родилась Сонечка, потом Павлик. Толя бросил институт, мы взяли в кредит машину, вечерами муж подкалымивал, и дом наш был полной чашей.
"Ничего себе, как живет молодая семья!" - поражались гости, а они у нас в то время не переводились.
Гром грянул, когда не ждали.
Потом, ночами, просыпаясь на мокрой от слез подушке, я все пыталась вспомнить: может, в нашей прежней жизни были какие-то предвестники беды, что-то, что могло насторожить? Ревность? Вспышки гнева? Подозрительность?
Я смотрела на одутловатое лицо мужа, мерно храпящего, и понимала: нет, ничего такого не было.
"Эгоизм и равнодушие к тому, кто рядом, - тоже симптомы болезни", - любила повторять наш психиатр Эльвира.
Но и эгоистом Толя раньше не был. Нет, ничто не предвещало случившегося.
Тот день нельзя забыть
В тот день мы поехали на дачу вместе с Толиным другом и его дочками. Я с детворой купалась, загорала, мужчины налегали на пиво - как обычно. Когда поздно ночью Толя с руганью ворвался в домик, где я только уложила по постелям ребятню, первое, что пришло мне в голову: "С пивом что-то не так!".
Но Толин друг, прибежавший на крики, был хоть и под хмельком, но в полном порядке. Увидев его, Толя вконец взбеленился: "Ага! И штаны натянуть успел! Ха-ха-ха! Предатель, - сардонически смеялся он. - Нет, скажи, она ведь сама начала тебя клеить? Соблазняла?!!".
Мои скомканные, сквозь слезы, попытки объяснить, что я занималась детьми, привели мужа просто в исступление: "Ага, юлишь! Отпираешься! Дураком меня считаешь! Да я сам, сам, вот этими глазами видел, как ты, бесстыдница, бежала к нему в шалаш! Своими ушами слышал, как ты, тварь ненасытная, там резвилась"!
Обалдевший и через слово уверяющий, что ничего не было, что он "ни сном ни духом", друг скоренько завел свою легковушку и с девочками дернул подальше. А раздираемый бушевавшей в нем бурей Толя, метнув взгляд на перепуганных, жмущихся ко мне детей, выругался и рванул в сторону станции.
То, что это болезнь, дошло до нас через 3 дня. Втроем - моя мама, свекровь (поджатые губы, выражение брезгливой недоверчивости) и я - мрачно сидели у нас на кухне и гадали, где столько времени может пропадать Толя: морги, друзей-знакомых я уже обзвонила. Вдруг стук в дверь - он. Заросший, весь какой-то серый, загнанный, с мутным блуждающим взглядом. "Дай паспорт! В одном городе с тобой жить не буду!" "Толя, да ты не стой, пройди в дом. Алена борща наварила... объеденье", - нашлась моя мама. Она же первая и поняла: нужен врач.
"Это же болезнь"
"Да он не наш пациент, - заявила мне Эльвира, когда мы показали ей Толю. - Нашим общеукрепляющая терапия не помогает: капай не капай, как был Штирлицем, так им и остается. А вашему мужу лучше! Где он у вас работает? На свинцовом? Да что ж вы сразу не сказали? Скорее всего, это свинец и есть. Он может накапливаться в костях, а потом выводиться в кровь - вот вам и самоинтоксикация. У кого-то это проходит стерто, а у кого-то, пожалуйста, острые психозы! Ну что вы плачете? Да, был психоз, ну и что? Это ж болезнь. Это болезнь кричала на вас, оскорбляла. Но ведь даже и больной он не перестал быть вашим мужем. Отцом ваших детей! А от психозов никто не застрахован. И что ж, теперь человека бросать? А если б такое случилось с вами?"
Но я Толю и не бросила. Не потому что как-то особенно любила. Честно, не знаю, была ли это любовь. Была жалость к нему, загнанному болезнью. Обида, что он несправедлив ко мне: подозрения, обвинения. Горечь от мысли, что так, в несчастье, проходят лучшие годы. Страх за детей - каково им расти рядом с безумным отцом. Сомнения, правильно ли я поступаю, раз за разом вытягивая мужа из его все учащающихся приступов и лишая ребят беззаботного детства.
Но ведь и деваться Толе было некуда - свекровь от сына отказалась: "Сама болею - гипертония!" Была многолетняя усталость - от того, что тянула все на себе: максимум, что мог сделать муж, когда не было обострения, сходить в магазин да оплатить коммуналку, о работе не было и речи. А еще были апатия, безнадежность, тоскливое чувство, что нормальной жизни у меня никогда не будет. И пустота, когда Толи не стало, - инсульт.
А потом, когда я отошла от своего 13-летнего заключения, - желание жить, любить, радоваться каждому дню. А что, детей подняла, выучила. Может, где-то на свете меня еще ждет мое счастье?"
Алена Н.
Алена, спасибо вам за искренность! Размышляя над вашей историей, я думала, какое удивительное качество души - "самоотверженность". Редкое в наш век культивируемого эгоизма. Нет, конечно, ради близкого, любимого каждый готов чем-то пожертвовать. Вопрос только - чем? Временем, удовольствиями, затраченными усилиями? Деньгами, удобством, комфортом? Наконец, своими планами, образом жизни или даже годами своей жизни? Счастьем, здоровьем? Самой жизнью? Где проходит граница, за которой начинает бунтовать наше "я": "Нет уж, хватит! Себя я люблю больше!"
Или такой вопрос: до каких пор мы готовы любить человека. Он же, единственный, минус деньги, еще любим? А если к этому минус здоровье (т.е. плюс болезнь, для начала физическая)? Вопросы, вопросы. Алена, ваша история - своеобразный тест. И у меня нет к нему однозначных ответов. Приглашаю читателей к обсуждению.
Беседы с Марией Городовой читайте на сайте www.rg.ru/plus/gorodova
Уважаемые читатели! Ждем ваших откликов по адресу: 125993, г. Москва, ул. Правды, д. 24, Редакция "Российской газеты", или по электронной почте: pisma-maria@mail.ru