Михаил Козаков: Я доказал себе, что я не трус, я - боец

Мы были дружны с Михаилом Козаковым с незапамятных времен. Так давно, что язык не поворачивается назвать даты. Достаточно сказать, что в 1941 году нас, малышей, вывезли с интернатом Ленинградского отделения Союза писателей сперва в Гаврилов-Ям Ярославской области, потом в деревню Черная Молотовской (Пермской) области, где мы провели три долгих года в одной детсадовской группе, ели за одним столом и спали в одной палате. Наша детская дружба сохранилась на всю жизнь.

Впервые я увидела Мишу Козакова в "Ревизоре" в Доме пионеров и школьников - Миша тогда учился, кажется, в 9-м классе. Разумеется, он играл Хлестакова и играл превосходно. Видела Козакова в "Гамлете" - он был самым молодым и самым красивым Гамлетом в истории драматического театра. Помню его и в "Короле Лире" . "Кажется, я переиграл всех шекспировских героев", - шутил он.

Я видела его в театре "Современник", во многих фильмах и телеспектаклях. Мы с мужем были на его спектаклях в Израиле, он останавливался у нас во время гастролей в Бостоне. Последний раз навестили его в Тель-Авиве в марте прошлого года, за три недели до его кончины.

Пятнадцать лет назад, в апреле 1997 года, когда я очередной раз приезжала в Россию и видела новые спектакли, поставленные и сыгранные Михаилом Козаковым после его возвращения из Израиля, я взяла у него интервью, текст которого все эти годы пролежал в моем архиве.

Миша, я видела тебя три года назад в Израиле в спектакле "Любовник", в котором ты играл с Ириной Селезневой. Спектакль шел на русском языке, но вскоре ты поставил его и играл в нем на иврите, причем эти спектакли - на русском и на иврите - шли, перемежаясь, чуть ли не через день... Это вызвало огромное уважение публики и их восхищение вашим с Ириной высоким профессионализмом. Скажи, вам очень трудно это далось?

Михаил Козаков: Прямо скажем, не просто. Бывали случаи, когда спектакль идет по-русски, а у меня вырываются слова и даже целые фразы на иврите. Или, наоборот, играем на иврите, и вдруг я начинаю монолог по-русски. Мне стоило колоссального напряжения не смешивать языки.

Примерно год назад ты вернулся в Москву. Естественно, что всех театралов интересует два вопроса. Во-первых, почему ты вернулся? И, во-вторых, что ты успел за это время сделать?

Михаил Козаков: В моей книге мотивы возвращения в Россию объяснены достаточно подробно. Но поскольку ты не обязана читать мою книгу, я попытаюсь изложить эти причины кратко. Израиль - замечательная страна. Я очень благодарен ей за то, что дала приют моей семье и родителям моей жены Ани. Мой сын Мишка рос там в спокойной атмосфере. Там родилась моя дочь Зоя - в августе ей исполнится уже два года. Я там работал, читал со сцены стихи, преподавал, что было крайне для меня важным... Там вышла в свет моя книжка "Третий Звонок"... Meня часто спрашивают, жалею ли я о своем поступке? Жалею ли, что вообще уехал в Израиль? Нет, совсем не жалею. Я прожил там четыре с половиной очень непростых для меня года. Но я многое понял в Израиле и, в частности, разобрался с самим собой. Я отношусь к типу людей "Фома неверующий", то есть пока сам не увижу и не пощупаю, - не верю. Мне в жизни необходим личный опыт. И если бы я не поехал в Израиль, то грыз бы себя всю оставшуюся жизнь. Уехав туда и сумев профессионально там работать, я доказал себе, что я не трус, что я - боец. Конечно, израильский капитализм - не американский и не немецкий, но все же чуждая нам система. И этот поступок помог мне изжить извечный комплекс неполноценности русских перед Западом. Жизнь в Израиле меня успокоила. Я понял, что жизнь - везде жизнь и не более того. Нет, Израиль мне очень понравился. Проблема в том, что я себе в Израиле не понравился. У меня появились комплексы... совсем другого рода. Меня мучило ощущение, что я пропускаю важный театральный процесс, происходящий в России. Залы, где я играл в Израиле по-русски, были заполнены прекрасной публикой, у меня, безусловно, были очень успешные спектакли. И все же меня не оставляло чувство, что я - эмигрант, играющий для эмигрантов, то есть происходит некое семейное торжество. И я ощущал какую-то неполноценность.

Ну а когда ты играл на иврите?

Михаил Козаков: Дело в том, что как бы хорошо я ни выучил текст, я не мыслил и не чувствовал на иврите. Я был лишен тонких, но очень важных нюансов, интонаций, которыми свободно владею на родном языке. Цветаева писала: "Не обольщусь и языком родным, его призывом млечным..." Так вот, русский язык для меня - млечный, молочный, материнский. И я им обольщусь.

Потом, этот мой проклятый, актерский, российский менталитет. Именно, актерский и режиссерский. Конечно, я, как современный человек, понимаю, что искусство - общечеловечно, и все же... Понимание болевых точек зрителей, которые совпадают с моими болевыми точками, невероятно важно. О болевых точках израильтян я знаю или догадываюсь, но они - не мои, я должен к ним приспосабливаться. А любое приспосабливание чревато комплексом неполноценности.

Что же происходит теперь в твоей творческой жизни?

Михаил Козаков: Я вернулся в Россию не с пустыми руками. Вообще-то говоря, я никогда и не терял с ней связи. Я приезжал и давал концерты, я снимался в фильме о Спесивцевой, я читал многое из того, что в России печаталось. Более того, в Израиле я, что называется, нарастил мышцы. Конечно, и до отъезда в Израиль я ставил телевизионные спектакли, снимал телефильмы. Но, если не считать чтения стихов, на драматической сцене я не был с 84-го года. А в Израиле я ставил и играл на двух языках. Я поставил там "Чайку" на иврите. Я сделал там и привез в Россию "Чествование", "Невероятный сеанс" Ноэла Кауарда, "Возможная встреча" Пауля Барца - о Бахе и Генделе. В Израиле я играл Генделя, а Юрий Никулин - Баха. В Москве Баха играет Евгений Стеблов. Я собираюсь поставить в Москве виденного тобою в Тель-Авиве "Любовника".

С чего ты начал, вернувшись в Россию после четырех с половиной лет?

Михаил Козаков: "Вхождение" в Россию я начал с родного Петербурга, с театра Комиссаржевской - дома и стены помогают. Я поставил и сыграл "Чествование". Вчера ты видела двадцать четвертый спектакль.

Спектакль мне очень понравился. И хочу тебя порадовать - у входа спрашивали билеты.

Михаил Козаков: Да, слава богу, пока аншлаг. Должен тебе сказать, что этот спектакль государственный. Мне платят за режиссуру и игру, но не более того. А два московских спектакля - "Невероятный сеанс" и "Возможная встреча" - это уже мои антрепризы. То есть я выступаю как продюсер и как режиссер. И сейчас я собираюсь, опять же в рамках своей антрепризы, поставить в Петербурге пьесу Альдо Де Бенедетти "Сублимация любви" для трех действующих лиц. В этом спектакле будут играть Олег Басилашвили, Сергей Мигицко и Анна Алексахина.

Миша, а собираешься ли ты работать в кино и на телевидении?

Михаил Козаков: В отличие от театра, российское кино сейчас находится в ужасном состоянии. Хорошего кино просто не существует. Телевизионных фильмов, кроме "мыльных" сериалов, тоже нет. Помнишь мой фильм "Покровские ворота"? В те далекие времена поставить его стоило 300 тысяч рублей. Сегодня такая постановка стоила бы 600 тысяч долларов. Никто таких денег не даст. Сегодня не поставить ни мой "Маскарад", ни "Фауст". Телевизионным коммерсантам выгоднее покупать американские фильмы. Иногда хорошие, чаще - плохие. Тем не менее я предложил на телевидении сделать пятнадцать новелл из моей книги - такой моно-спектакль в стиле Ираклия Андронникова... Вот этим я живу. Еще даю концерты. Вот недавно в Москве, в Политехническом музее, весь вечер читал Бродского. Концерт назывался "Остановка в Пустыне". Такие поэтические вечера все еще собирают полные залы, при условии, что ты даешь в городе один концерт. Я читал в Тбилиси, в Пскове, в Красноярске. То есть, чтобы заработать на жизнь, надо эту жизнь вести на колесах или в самолетах.