На фестивале "Дубль дв@" специальный приз присужден чеховской экранизации "Иванова" Вадима Дубровицкого. Фильм стал безусловным фаворитом фестиваля не только в "Российской газете" - на XXXII Московском международном кинофестивале он был назван лучшим фильмом российской программы. Почему "Иванов" не добрался до широкого проката и до наших телевизоров - в интервью "РГ" рассказывает режиссер и продюсер Вадим Дубровицкий.
Вадим, прежде чем мы начнем говорить о чеховском времени, давайте обсудим парадокс нашего. Почему все кино в России, кроме американского, оказалось в каком-то подпольном положении: его видят в узком круге кинокритиков и гостей кинофестивалей, а дальше - тишина. Русскую классику отважиться снимать можно только один раз в жизни, и то в силу проходящего заблужденческого утопизма. Ведь один раз нашел деньги, снял фильм, который ушел в никуда, второй, а в третий раз и сам уже не пойдешь просить...
Вадим Дубровицкий: У меня лежит 24 серии "Полонеза Кречинского" по пьесам Сухово-Кобылина. Я не могу о своем фильме говорить, хороший он или плохой. Давайте предположим, что он плохой.
| |
| Закрытие фестиваля "Дубль дв@". Видео: Сергей Минабутдинов |
Нет, предположим, что он хороший. Судя по резонансу от вашего "Иванова".
Вадим Дубровицкий: Предположим, что "Кречинский" не есть то увлекательное чтиво, которое должно убить все рейтинги, хотя я-то считаю, что он был бы рейтинговым. Грандиозная история, сумасшедшая мелодрама...
Назовите, кто в главных ролях.
Вадим Дубровицкий: Алексей Петренко играет Муромского. Алексей Васильевич мне сказал когда-то, что после этой роли можно и заканчивать карьеру. Я возразил, но это другой вопрос. Богдан Ступка - Варравин. Владимир Стеклов - Тарелкин, Владимир Ильин - Расплюев. Даже маленькие роли - ростовщика Бека замечательно играет Игорь Ясулович. Игорь Ливанов - Нелькин, Ольга Волкова - Атуева. Александр Абдулов сыграл князя. Когда я снимал сцену драки в приемной у Варравина, подумал: вот это да, у меня в кадре дерутся между собой Петренко, Стеклов, Ступка и Абдулов... Одетые в настоящие костюмы. Наталья Дзюбенко, которая была художницей "Иванова", сшила роскошные одеяния. Мы снимали в Петербурге и перекрывали Дворцовую площадь - это понадобилось для эпизода, где Муромский (Алексей Петренко) один на всю Дворцовую площадь стоит напротив Александрийского столпа и смотрит на этот крест. В Ялте снимали море. Александр Лыков играл Кречинского. Я прихожу на канал "Россия", причем меня позвали. Мне говорят: "Удивлены. И больше всего потрясло - как это вы угадали с Лыковым? Мы считали его несерьезным актером, а он так потрясающе сыграл... А вы не хотели бы что-то с нами сделать?" - "Хочу, конечно. Но, скажите, у вас надо утверждать сценарий, кастинг?" - "Обязательно". - "Ответьте, пожалуйста: только что вы признались, что Лыков вас потряс. А вы бы утвердили Лыкова на Кречинского?" Смеются: "Да никогда в жизни!"
И дальше что?
Вадим Дубровицкий: И ничего. Это приговоренный фильм, 24 серии так и лежат. Но проблема в следующем. В свое время я нашел деньги на "Кречинского". И та организация, те люди, которые дали деньги, были готовы финансировать и дальше - им самим захотелось Алексея Толстого. Но они сказали прямым текстом: "Слушай, это не рынок. Мы готовы участвовать в честном рынке. Но это же непонятно что".
Какую часть жизни вы потратили на "Кречинского"?
Вадим Дубровицкий: Два года полноценной жизни. Я снимал, потом монтировал, потом озвучивал... В фильме нет синтезаторной музыки. Там звучит симфонический оркестр, исполняется авторская музыка Алексея Шелыгина. Снят настоящий бал - двести человек, танцующих полонез. И теперь эти 24 серии ждет судьба "Иванова", который снимался год...
Процитирую Алексея Серебрякова, сыгравшего у вас Иванова: "Мало кто сейчас умеет снимать не экшн, а именно душу". Как мы дошли до жизни такой - понятно. А вот что делать - неясно.
Вадим Дубровицкий: Единственное, что возможно, - надо максимально хорошо стараться делать свое дело. Остальное от нас не зависит.
Один раз хорошо сделаешь, второй, третий... А потом приходишь к состоянию Иванова, когда уже ничего не хочется, все безразлично... Чехов ведь, как отмечают, не случайно взял самую распространенную русскую фамилию и описал самую распространенную русскую болезнь (нет, не пьянство) - назовем ее "ивановщина". Ее симптомы - полный паралич воли, отсутствие малейших признаков каких-либо желаний...
Вадим Дубровицкий: На самом деле здесь есть и большая вина самой интеллигенции. Я все время вижу деятелей культуры по телевизору: они то у президента, то у премьер-министра. О чем они разговаривают? Все время просят: дайте денег? Добиваются для себя дотаций?... Би-би-си снимает невероятное количество классики. Недавно был юбилей Диккенса. Би-би-си, отснявшее все, что можно у Диккенса, - уже не то, что романы, а рассказы, записные книжки и потаенные мысли, - устроило всемирный показ. Была целая культурная экспансия, англичане хотели еще раз напомнить всему миру, что они страна Диккенса. Наверное, этому механизму есть объяснение, и не думаю, что это происходит все время на дотации государства... Может, и правда Общественное телевидение станет нашим спасением. Но вопрос, который возникает сразу: а кто будет у руля? У нас же могут из любой самой хорошей идеи сделать еще хуже, чем было до нее. Настоящим счастьем было появление канала "Культура". Но знаете, какое за этим последовало несчастье? Когда ты приходишь на какой-то центральный канал, то тебе говорят: "Замечательно! Идите на "Культуру"!". У них появилось место, куда можно всех отправлять. Так бы они вынуждены были констатировать, что категорически приговорили наше кино, а здесь они с удовлетворением всех переадресовывают... "Культура" - замечательный канал. Я его очень люблю, только его и смотрю. Тот же "Кречинский", наверное, мог бы пройти на "Культуре". Но беда в том, что они априори не готовы платить. Но тогда кто же будет производить фильмы в дорогих костюмах, в красивых декорациях, с достойными высокой оплаты актерами, с оригинальной и качественно записанной музыкой?
Что меня больше всего поражает, когда сейчас обсуждается Общественное телевидение. Не то, что до сих пор непонятно, откуда будет бюджет. Обсуждается, кто и как будет подавать политику, и в каком формате. Все политические партии будут представлены или не все. И ни один человек не сказал о художественном вещании...
На телевидении несколько каналов, которые покрывают все пространство страны. Я для себя посчитал: у нас 4-5 человек решают, что смотрит весь народ. Как они это решают? Они рассказывают про какие-то рейтинги. Для меня это мраком покрытая тайна, потому что я в рейтинги не верю. Но даже представим себе, что это так, ведь это рейтинги из того, что было предложено. А сколько людей уже выбросили телевизоры!
Возвращаемся к Чехову и идем по списку. Иванов - это: человек, который всем окружающим приносит одни несчастья; депрессивно безнадежно больной человек; типичный русский чеховский интеллигент XIX века, который довел свою жизнь до абсурдного конца; наш с вами современник, потому что "герой" на все времена; образцово-показательный меланхолик; Иванов - это русский Гамлет. Кто он? Что здесь вычеркиваем, а что оставляем?
Вадим Дубровицкий: По-моему, здесь все верно. Если надо выбирать одно или два, то, наверное, это типично русский чеховский интеллигент XIX века, который довел свою жизнь до абсурдного конца. И в то же время наш с вами современник. Потому что герой на все времена. Знаете, о чем я недавно задумался? У Иванова не получился бизнес, а у Лопахина получился. А заняты они одним и тем же делом.
Разрыв от одной пьесы к другой сколько лет?
Вадим Дубровицкий: Лет 10. Можно сказать по-другому, без времени. "Иванов" - первая оконченная пьеса Чехова, а "Вишневый сад" - последняя. И получается, что Лопахин - это тот, кому на Руси жить хорошо. Иванов пытался создать рациональное хозяйство, как наши гайдаровские реформы. Говорят, что взяли какие-то точные лекала, а они здесь почему-то не работают... Вспоминается Левин из "Анны Карениной", который вдруг попытался чуть-чуть модернизировать свое хозяйство, с мужиками вступил в долю, заинтересовал их материально, а они запили. И он не понимает, почему по-старому получается, а по-новому - ну никак. В Сухово-Кобылине Муромский говорит своему управляющему: а почему вы продолжаете пахать сохой, когда есть плуг? А тот отвечает: да мужику привычнее... Иванов - это типично русский герой. А вот у Лопахина все получилось.
А у Иванова, что, не было внутреннего потенциала, он надорвался, его время еще не пришло?
Вадим Дубровицкий: Почему Иванов настолько сложный и тонкий персонаж, не терпящий однозначного ответа? Кстати, что произошло у самого Чехова по отношению к Иванову: когда вышли первые спектакли, то критика очень четко определила, что Иванов эгоист, погубивший жизнь Сарры. И Чехов тогда просил: вообще не надо играть больше эту пьесу, потому что я писал порядочного дворянина, благородного человека... С одной стороны, Иванов действительно совершает преступление перед окружающими его людьми. Но, с другой стороны, мы же видим среду, в которой он живет. Любые начинания могут загнуться от невозможности в ней существовать.
Речь идет о той среде, а сейчас?
Вадим Дубровицкий: Чехов в разных пьесах говорит: сейчас плохо, но через двести-триста, а в одном месте - через сто пятьдесят лет... Для меня это великая загадка: он издевался над нами, или он действительно надеялся, или он грустил таким странным образом? Но это время пришло. И Чехов нам четко указал сроки, когда к нему можно возвращаться...
Ваши слова: "В любом мужчине, кому от 40 до 50, присутствует Иванов". Причем болезнь "ивановщина", о которой мы говорим, сегодня уже теряет гендерные различия и становится не только мужской, но и женской. Что раньше предположить не могли, потому что у женщины была другая роль в обществе. Не замечали?
Вадим Дубровицкий: Да, и даже больше скажу - не только в нашем обществе. Мы ездили на фестиваль в Италию, показу я предпослал слова, что это фильм очень русский и очень мужской; а потом к нам подошла пожилая итальянка и возразила: "Это абсолютно не мужская и не русская история - это история моя". Мне уже несколько женщин говорили, что они - Ивановы, а мужики просто все по очереди, как только смотрят это кино в этом возрасте, говорят: это про меня. Думаю, это проблема Рубикона. То, что психологи называют кризис среднего возраста.
Он неизбежен?
Вадим Дубровицкий: Другое дело, насколько он созерцательно происходит, а это опять же вопрос среды. Где-нибудь в Швейцарии он вполне может пройти мягко, комфортабельно и философски. А в России об этом и мечтать не приходится. Вспомните момент, когда к Иванову приходит Лебедев и говорит, что на него подают в суд, надо денег. Чехов великий политэконом, помимо всего прочего. Он же потрясающе понимал все, что связано с землей, - особенно в "Вишневом саде" это все есть, когда он четко объясняет, что, почем, куда и сколько. Как сегодня не может человек нормально прийти в банк и взять под реальный процент кредит, так и тогда - ведь та же проблема была и у Иванова. Давайте представим вариант, что Иванов спокойно решает свои финансовые проблемы и, может быть, глядишь, он как-нибудь воскрес бы душой... Ведь его гложет стыд. Он все время говорит о своей недееспособности, что ему стыдно. А стыд - это одна из категорий, которая была свойственна русскому интеллигенту XIX века и которая сегодня как эмоция умерла.
К полному параличу воли Иванова приводит стыд?
Вадим Дубровицкий: Мне кажется, что да. У него в такой степени болит совесть, когда человек не может дальше жить. Ведь он все время бежит. Нормальное свойство человека бежать от опасности. А он бежит к Лебедеву, и говорит: там мне плохо, а здесь скучно.
А третьего совсем не дано?
Вадим Дубровицкий: Увы. Более того, мы забываем магический момент, что Россия - это бескрайние просторы...
... и бежать можно далеко и долго, но везде будет одно и то же. Вы в своем финале все-таки даете Иванову перед смертью тень надежды на исцеление?
Вадим Дубровицкий: Оптимизм если и существует в Иванове, то он заключается только в одном: что это совестливый человек. Его жизнь ставит в такие рамки. Всегда, когда мы делаем кому-то хорошо, кому-то делаем плохо. К сожалению, такая жизненная диалектика... Грандиозные слова Чехова: тысяча десятин, и ни гроша в кармане. Винный погреб есть, а штопора нет. Гений, чего тут говорить. Что Иванов объясняет про пьянство: "Пить я не умею - голова болит". У него беда эта. Он мог бы превратиться в Лебедева, но не дано. Я вообще думаю, если бы Иванов не умер, он бы стал Гаевым. У Чехова все пьесы нанизаны, все про одно.
Вами была проведена серьезная академическая работа. Ее плодом стало то, что в фильме вы соединили ранние редакции пьесы, и финал взяли первой редакции. По-вашему, "первая редакция - это то, что Чехов хотел сказать. А уж потом его стали корректировать "прокатчики", ведь пьеса в 1887 году была написана им для антрепризного театра Корша".
Вадим Дубровицкий: Я хотел когда-то "Иванова" делать на театре. Я всю подготовительную работу тогда провел. Не получилось. И потом мне надо было немного времени, чтобы освежить все в памяти. В целом полгода такой плотной библиотечной работы. Я пытался скрестить две редакции. 42 варианта сценария было.
Как шла ротация этих сценариев? Это было мучительно?
Вадим Дубровицкий: Мучительно было нащупать жанр, потому что первые варианты у Чехова - действительно комедия, местами достаточно смешная. А второй вариант - такая вот история... И потом мне казалось, что правильно, что Иванов не стреляется, а умирает.
В одном спектакле его вообще жить оставили.
Вадим Дубровицкий: Это еще приговор пострашнее... Я, например, не знаю, как Иванову жить? У меня лично, как у зрителя фильма "Иванов", когда я немножко отстранился, возникло облегчение. Он умирает, и я подумал: ну и слава богу. К сожалению, метраж кино не позволяет, не все входит, что-то остается за кадром, но у нас была снята сцена, когда Лебедев говорит дочке: "Как-то так странно у него эта Сарра умерла..." То есть еще и ходят слухи о том, что Иванов свою жену чуть ли не отравил... А это русская провинция. Где все друг про друга знают, у кого какие носки. И жить во всем этом, да к тому же с молодой девочкой, которая, по сути, устала от него раньше, чем они поженились... Да, была у Сашеньки идея: ах, я сейчас его оживлю. А потом уже, по сути, замученная, она идет дальше только потому, что считает это своим долгом. Все это у Чехова есть. Не знаю, насколько это читается в фильме...
"Внутренняя неуспокоенность русского человека заключается в том, что он живет в двух мирах: один - придуманный, второй - реальный. И когда эти миры сталкиваются, а сталкиваются они неизбежно, происходит катастрофа". Получается, чем меньше мечтаний и устремлений, тем здоровее тело, спокойнее жизнь?
Вадим Дубровицкий: Он об этом и говорит: "Не женитесь так, как я женился, не работайте так, как я, веруйте как все". Просто прямым текстом: живите серенько, будет жизнь умнее и здоровее... И в итоге к чему приходит?
У вас есть рецепт для Иванова, каким образом можно быть с самим собой в мире? Или душевная гармония сегодня, обрести которую ему не дано, это вообще литературная утопия?
Вадим Дубровицкий: Я думаю, наверное, Чехов все-таки мечтал об Иванове, который прорвется. Представьте себе такую вещь: а что было бы, если бы у Иванова хватило смелости и мужества называть вещи своими именами? Ведь проблема Иванова - это действительно великая проблема русского человека. Град Китеж, виртуальный мир. Почему это еще безумно актуальная пьеса? Потому что мы все время, особенно это свойственно русскому характеру, живем в виртуальном мире.
И как нам из него выбраться?
Вадим Дубровицкий: Мне кажется, надо жестко научиться называть все вещи своими именами. Если бы, например, у нас сегодня на уровне национальной программы проанализировали нашу историю, хотя бы последние 100 лет, хотя это не обойдется без заглядывания глубже, то, может, нам было бы легче жить. Но не хватает смелости ни у Иванова, ни у кого-то еще называть вещи своими именами. А хочется реализовать придуманную себе виртуальную жизнь. А проценты приходится платить вполне реальными денежными знаками.
Другая позиция: психологи утверждают, когда мужчина врет женщине, это означает, он щадит ее чувства. Это если переводить разговор от национальных программ в плоскость взаимоотношения мужчины и женщины.
Вадим Дубровицкий: У Чехова ничего нет случайного. Давайте представим нюанс: если бы Сарра не поменяла бы веру. Был бы банальный любовный треугольник. Ну, разлюбил Иванов Сарру. Ведь Сарра не предъявляет ему претензий в том, что ее он разлюбил и пошел к молодой. Главный упрек Сарры: я ради тебя веру положила на алтарь. А еще надо понять, что это такое. Современному человеку, наверное, это трудно. Но на тему перехода человека из иудаизма в христианство написаны великие произведения мировой литературы. Религиозная жертва ради любви - в этом, я считаю, преступление Иванова. Он принимает эту жертву. А когда ты берешь жертву, ты заключаешь невольный договор об ответственности. А что было бы с Саррой, если бы она не умерла? А ей-то куда деваться? В этом смысле история Иванов - Сарра - Сашенька не просто банальный любовный треугольник.
Сарра в этой пьесе - единственный положительный герой? Притом жертвенный и совершенно нежизнеспособный...
Вадим Дубровицкий: А мне кажется, в этой пьесе все положительные. Сарра - это такая чеховская библейская тема ответственности. Потому что нельзя играть с этой материей. Можно как угодно к ней относиться, но впопыхах, между прочим, перейти из одной церкви в другую, потом сказать: давай обратно! - невозможно. И Иванов это знает, и Чехов это знал, потому что у Чехова был в личной жизни такой эпизод: это именно он требовал, чтобы покрестилась Дуня Эфрон. И как он пишет: "Сидит Дуня, ломает карандаши у меня за столом, злится..." И брат его Александр, который был женат на иудейке... И там была драма. Чехов был человеком со сложным отношением к религии. И у него в "Иванове" описывается не просто любовь, когда женщина полюбила мужчину, а величайшая любовь, когда девушка поменяла веру, оставила отца и мать... Трагедия Иванова в том, что он взял слишком большой кредит, который покрыть невозможно. А себя не заставишь быть мужчиной по отношению к женщине, которая тебе немила.
Вы с кредитами, которые брали под "Иванова", "Кречинского" разобрались?
Вадим Дубровицкий: Разбираюсь до сих пор. Прям по "Иванову" - надо проценты платить.
То есть говорить о том, что на очереди съемки "Вишневого сада", не приходится.
Вадим Дубровицкий: У меня сейчас лежит несколько сценариев вполне чеховских, но на современную тему. Но я не представляю, как переломить ситуацию...
По крайней мере, мы ее хотя бы еще раз озвучим.
Вадим Дубровицкий: Телевидение могло бы быть подспорьем. Но там еще хуже все получается. Никто ничто не предлагает, не торгуется...
Вадим Дубровицкий - театральный режиссер (обладающий уникальным баритональным тенором и диапазоном в две с половиной октавы), продюсер, арт-директор и руководитель La ТЕАТРа, созданного им в 2002 году. Частного театра с полноценным репертуаром. Вопреки устоявшемуся представлению об антрепризе, постановки Вадима Дубровицкого никогда не играются на "двух стульях" - с театром сотрудничают лучшие российские художники и сценографы. Да и в слово "антреприза" в данном случае невозможно вкладывать негативный коммерческий смысл. "МХАТ Станиславского был антрепризным. Константин Сергеевич его собрал, и театр выпускал прекрасные спектакли. Потом государство вязло его под свою опеку, начало платить деньги, а дальше - читайте "Театральный роман" Булгакова", - рекомендует Вадим Дубровицкий.
Много лет Вадим Дубровицкий посвятил организации зарубежных гастролей российских музыкантов. Размах его мероприятий всегда поражал воображение - он занимался гастролями не двух-трех звезд, а целых симфонических оркестров и хоровых капелл. Снял два фильма: "Иванов" по Чехову и 24 серии "Полонеза Кречинского" по Сухово-Кобылину.