Мы знакомы сорок лет. В 1972-м я приехал в Хабаровск после окончания факультета журналистики работать в молодежной газете. В качестве корреспондента получил обшарпанный стол, шариковую ручку и стопку желтоватой бумаги: с бумагой в ту пору была напряженка.
Напряженка, впрочем, была и со всем остальным: с одеждой, с обувью, с продуктами, с квартирами, с автомобилями... Возглавлявший край первый секретарь крайкома КПСС Алексей Клементьевич Черный - авторитарный и хамоватый мужик, учил нас не замечать бытовых сложностей, беззаветно верить партии и все свои силы отдавать росту ее авторитета в массах. Мы не покладая рук писали об ударных стройках, о героях многочисленных битв за скудные урожаи сои и картофеля, об идейно блудливых комсомольских работниках, коим даже Черный знал настоящую цену.
И вот однажды перед моим столом в редакции появился странный человек. Облик его решительно не соответствовал всему вышеперечисленному. Одет он был как-то неаккуратно и даже (не побоюсь этого слова) бедно. Шевелюра вздыбившихся волос, глаза, которые постоянно блуждали то по потолку, то по стенам, не задерживаясь на моей физиономии. Речь его была фрагментарна, но в целом понять, о чем он говорит, было можно. Он говорил о кино. И я, в ту пору любивший мировой кинематограф больше всего на свете, невольно отмечал фундаментальные знания этого странного человека о предмете его рассуждений.
Человек оставил несколько листочков бумаги, исписанных крупным почерком (это была кинорецензия), и исчез. Я попытался прочитать рукопись и уже через мгновенье понял, что мне это не по силам. Оказалось, что рукописи странного визитера в нашей редакции могла разбирать только одна специально подготовленная машинистка.
- Кто это был? - спросил я у коллег совершенно потрясенный. И мне рассказали, что своим кратким присутствием нас осчастливил Эдик Корчмарев, президент клуба "Киноглаз".
Клуб "Киноглаз" собирался в хабаровском кинотеатре "Совкино" раз в неделю. Корчмарев представлял членам клуба очередную репертуарную новинку. В ту пору каждую неделю в наших кинотеатрах появлялся новый фильм: как правило, отечественный, реже зарубежный. "Фишка" была в том, что Корчмарев для этих показов сам отбирал фильмы в соответствии с собственными разумениями о том, что такое хорошо и что такое плохо. Таким образом мы, члены "Киноглаза", за несколько лет благодаря ему посмотрели лучшие работы Козинцева и Абуладзе, Тарковского и Параджанова, Хуциева и Панфилова, Шепитько и Жалакявичуса, Антониони и Бергмана, Феллини и Куросавы...
После просмотра по правилам клуба проходило обсуждение фильма. Расходились поздно, иногда за полночь, доспаривали по дороге домой.
Теперь-то я понимаю: "Киноглаз" был едва ли ни единственным на Дальнем Востоке неформальным собранием граждан, где можно было высказать собственное мнение без оглядки на президиум партсобрания, где нужно было уметь не столько поддержать предыдущего оратора, но сформулировать собственное мнение о том, что ты увидел.
Алексей Клементьевич Черный относился к "Киноглазу" с подозрением: во-первых, все эти разговоры за полночь велись без протокола, во-вторых, звали Корчмарева Эдуард Моисеевич, что для Черного и сотне ему подобных было в высшей степени непатриотично.
Думаю, "Киноглаз" уцелел благодаря следующим обстоятельствам. Алексей Клементьевич кинематограф не любил (он предпочитал оперетту) и оттого кинопремьерами не интересовался. Он знал, что на заседаниях клуба показывают только репертуарные фильмы: значит, прошедшие цензуру. Ну и потом, Корчмарев все-таки не производил впечатление хитрого, затаившегося врага. Скорее, наоборот, был он излишне простодушен и даже как бы не от мира сего. Почем было знать Алексею Клементьевичу, что такие типы - наиболее опасны для развитого социализма.
Как бы там ни было, "Киноглаз" жив до сих пор, а вот крайкома партии в Хабаровске уже нет. Нет, правда, и руководителей масштаба Черного: все помельче, поскучнее - никто и звать никак. А Корчмарева Эдуарда Моисеевича знают, уважают и считают за честь руку пожать.
Что касается меня, то с тех пор я сиживал в разных кинотеатрах мира: фестивальных, знаменитых, роскошных. Но лучший мой кинотеатр остался навсегда там, в Хабаровске, где я посмотрел лучшие фильмы двадцатого века, где каждую неделю по вечерам взлохмаченный странный человек, сверкая глазами, открывал очередное заседание "Киноглаза" неизменными словами, которые произносил с вызовом всей партийно-тоталитарной системе. Он говорил: "До-о-о-обрый ве-е-е-е-чер!"