Поделиться
Если бы они родились не в 1937… Если бы отцы одних не были арестованы, а других не погибли или пропали без вести… Если бы 22 июня 1941 года никогда не наступило или наступило без наступления войны… Если бы они не стали художниками… Если бы социалистический реализм не был единственно верным методом в искусстве на одной шестой части суши… Если бы они не были так неленивы и любопытны… Если бы они остались в СССР… Если бы Игорь Шелковский не издавал журнал "А-Я" в Париже… Если бы Виктор Пивоваров не сделал альбом "Если" (а также "Шаги механика", серию "Имя Розы" и многие другие работы)… Если бы Эдуард Штейнберг не написал свои метафизические абстракции…
Тогда, наверное, координаты поколения - того самого, рожденного в 1937, когда "звезды смерти стояли над нами…", были бы другими. Или, по крайней мере, выставка "Координаты поколения LXXV" в ГЦСИ, посвященной 75-летию Виктора Пивоварова, Игоря Шелковского, Эдуарда Штейнберга была бы другой.
На первый взгляд, в случае этих трех художников имело смысл говорить не о координатах, а о координате, задающей линию "неофициального искусства". Но "неофициальное искусство", на которое люди выстраивались в очереди на квартирных выставках, в клубе ученых-атомщиков или в павильоне "Пчеловодство" на ВДНХ, было много шире творчества трех художников, чьи работы показываются на Зоологической. Не менее знаково выглядит отказ от привычного объединения по сходству. Скажем, концептуалистов - в одну сторону, поклонников метафизической абстракции - в другую, последователей Родченко и Татлина - в третью. Похоже, куратора Леонида Бажанова интересовала не очередная арт-разметка на исторической местности, интересовали личности конкретных трех художников. И, как мне кажется, больше тенденций его волновала возможность диалога (или - триалога?) мастеров. Отсюда - ощущение камерности экспозиции, внешне совсем не камерной.
О какой камерности вроде бы может идти речь, если зал пересекают деревянные великаны Игоря Шелковского, похожие своей прямоугольной схематичностью на детский рисунок, на роботов и на конструкцию идеального человека одновременно. Но великаны, шагнувшие со страниц утопий и чертежей, вместе с жаждой светлого индустриального будущего сохранили, кажется, ностальгию по зелени лесов-полей, по речным просторам. Белые "Вазы с цветами", выкованные из стали, полупрозрачные, оставляют ажурные тени на стенах и яснее ясного свидетельствуют о тоске по природе. Тяжесть металла и легкость абриса - на этом контрасте строятся объекты Шелковского, в которых скульптура вырастает из графики. Монументальная строгость и лирическая пронзительность тут в одном флаконе.
Абстракции Эдуарда Штейнберга, полупризрачные, невесомые, тоже камерными никак не назовешь. Они кажутся пришельцами из мира эйдосов и супрематических проекций. Разве что в абстракции 1990-го года светлая плоскость вдруг напомнит геометрию крыла планера - осколок мечты о полете и прорыве в неведомое. В "Композиции № 17" 1980 года асимметричный сдвиг уравновешен крестиками с тремя именами: Людвиг, Василий, Алексей... Витгенштейн, Кандинский, Крученых? Или были другие кумиры? В любом случае обращение по имени - знак приветствия предшественникам, отправленного через хребты десятилетий, примета очень личного послания. При этом возникает ощущение, что художник дорожит не столько прорывом в геометрическую вселенную, сколько гармонией, равновесием, мерой вещей. Замеревший на орбите круг, перекличка легчайших отрезков и сочетания тонов.... Строгая продуманность композиции уживается с теплотой цвета... Перед нами не хаос - мир космоса, упорядоченное царство геометрии и Аполлона...
Но сильнее всего лирическое начало, конечно, в альбоме Пивоварова "Шаги механика" и серии "Имя Розы". Его персонажи явились из детства, воспоминаний, грез и размышлений. Вдруг промелькнет чистенькая старушка в платочке, а подпись пояснит: "Бабушка спохватилась, а сковородки нет". Персонаж и сюжет явились из коммунальной жизни, аскетичной и полной событий, вырастающих из мелочей быта. Но при этом срифмовались с другими пропажами, досадными исчезновениями. Например, Евы - в райском саду. Или - времени. "В разговорах незаметно прошло лето". На листе - два вида, разделенные "пустой" плоскостью. Один - внутрь окна дачного домика, другой - часть сада. Если картина - это окно в мир, то рисунки из альбома Пивоварова, наоборот, приоткрывают окошко извне в мир автора-персонажа. Этот взгляд мимолетен, а значит и картинка подчеркнуто фрагментарна, а между фрагментами - ровно окрашенный лист, который не открывает, а закрывает видимое. Или - защищает невидимый приватный мир? "Паузы становятся все длиннее", и - все важнее. Потому что задают ритм? Или потому что невидимое или неувиденное может быть существеннее замеченного? Если перед нами и история, то скорее автора-рисовальщика-рассказчика.
Что касается социальной истории, то она вроде бы за рамками экспозиции. Нет, авторы не были асоциальными героями. Лучшее тому доказательство - фильмы, которые показывают в маленьком зальчике. На одном экране - видеозапись авторского показа и чтения альбомов "Сад" и "Если" Пивоваровым. На другом - рассказ Шелковского о работе над журналом "А-Я" во время встречи со зрителями в Музее и общественном центре им. А.Сахарова (2008). На третьем - документальные фильмы об Эдуарде Штейнберге, недавно ушедшем от нас. Но "неофициальное" искусство потому и звалось так, что прорывалось из жестких рамок времени в иной космос - истории искусства, метафизики, подсознания... Словом, в мир, где можно было вдохнуть воздух свободы. Похоже, именно поэтому их работы так естественно встретились в одном пространстве. Словно только ждали повода подходящего. А тут - юбилей очень кстати.