Русский язык "ленится", но и "играет", объяснял директор Института лингвистики РГГУ Максим Кронгауз украинским слушателям в Запорожье, пришедшим послушать одну из лекций в рамках проекта "Литературной экспедиции". Напомним, что проект "Литературной экспедиции", составленной из русских и украинских писателей, переводчиков, историков и журналистов сплавляется из Киева в Одессу по Днепру при поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям РФ.
- Лингвисты говорят, что с русским языком все нормально, но им не очень верят, - без всякого уныния бодро заявил профессор Максим Кронгауз, - а дело в том, что у всех языков много проблем - все языки подвергнуты прессингу английского.
Так, например, английский постепенно вытесняет другие языки из научных сфер, ведь и физикам, и математикам, и биологам гораздо проще сразу же подготовить работу на английском, чем потом переводить ее. "Английский тоже страдает - он стал глобальным языком и это его упрощает", - замечает Кронгауз. Хотя в области моды и кулинарии французский продолжает сопротивляться, так же, как и в области спорта (тот же "паркур"). Лучшим показателем господства английского может служить тот факт, что собственное название "компьютеру" придумали только французы и греки, все остальные кротко заимствовали чужое слово. Русский язык сейчас не так много дает, так, Кронгауз рассказал, что французы оценили нашу кулинарную характеристику "малосольный". А политические журналисты уже видели в западной прессе термин "siloviki". И как-то больше ничего на ум не приходит.
- Ситуация такая - поток английского и ручейки других языков,- рассуждал профессор, - Мы живем в режиме трансляции чужой культуры, очень много заимствований, который раздражают людей, хотя вообще-то в русском языке их немало - это и "помидоры", и "огурцы", и "колбаса", и "кот", и "собака" - мы прекрасно с ними живем, они украшают русский язык. Но вот когда заимствуется сразу слишком много слов, мы не знаем, как их писать и произносить, появляется много вариантов - вот это раздражает.
Иногда вариации - это следствие изменения отношения к профессии в обществе. Так, например, в словарях существует четыре варианта написания слова "риэлтор". Хотя к моменту его появления уже было название этой профессии "маклер" - но было что-то в этом такое, ну, незаконное. Или вот "манекенщица" - профессия, неуважаемая в СССР, была успешно заменена "моделью". Хотя, подозреваю, тут постарались газетчики: меньше букв в слове - короче строчка.
- Заимствования могут быть вызваны модой, вот несколько лет назад молодые девушки в Москве стали употреблять по поводу и без повода "вау", но ведь у нас такое уже было - раньше говорили "фи" - такая же эмоциональная, не очень искренняя реакция, - подтрунивал профессор.
Привычка к слову тоже играет большую роль. Хотя все твердо произносят "черный кофе", но в употреблении среднего рода были замечены даже такие классики русского языка как Владимир Набоков и Константин Паустовский. "Вы ведь произносите "закипело?" - лукаво обратился к залу Кронгауз. Аудитория как-то смущенно заерзала. То же самое произошло и с бандитской лексикой, так, профессор напомнил, что мало кого теперь шокирует заявление "не наезжай", рожденное от древнерусского слова.
- Вообще-то, слово "наезд" - заимствованное из литовского и означало оно тогда примерно то же самое - вооруженные люди верхом приехали пограбить, - философски заметил член-корреспондент Украинской Академии наук, историк Алексей Толочко.
Таким же живучим оказалось "беспредел". Кронгауз радостно сообщил, что обнаружил "террористический беспредел" в одной из нот российского МИДа.
"Можно сказать, что русский язык становится ленивым: проще заимствовать, чем создавать новые слова, - но Максим Кронгауз тут же поспешил оговориться, - есть и игра - продолжаем сохранять вековой способ заимствования, используя не чужое слово, а другое, более близкое по звучанию".
Разговаривать по "аське".
Стучать по "клаве".
Отправь на "мыло".
Мерседес - "мерин".
Ауди - "авдюха".
"Русский язык все-таки пытается творчески освоить эти слова", - подытожил профессор. Но вот одно слово явно освоено недостаточно, беспокоится Максим Кронгауз: "Я противник писать слово "Интернет" с большой буквы. Сейчас интернет - это как радио, телевидение, да, это уникально, но уже пора начать писать его со строчной буквы".
Между тем
Выплывая из "Днепра" как для краткости называют Днепропетровск, "Литературная экспедиция" прибыла в Запорожье: нас провожали фабричные трубы серым дымом, а в городе, стоящем на хрестоматийно известном ДнепроГэСе, кораблик "Романтик" обдуло желтым дымом.
Нет другого такого города, включая Киев и Севастополь, который бы в убогом воображении "москаля" представлял всю квинтэссенцию украинскости: Запорожье - это прежде всего Запорожская Сечь, прославленная Николаем Гоголем в наших умах еще школьной программой (и недавно освеженная с легкой руки Владимиром Бортко экранизацией "Тараса Бульбы"). Хотя, как с легкой досадой, объяснял экскурсовод на острове Хортица, густо поросшем акацией и коноплей, тут еще были киммерийцы, и скифы, и готы, а также бои Великой Отечественной, так что славен островок не только казаками. Тем более, что сама Сечь периодически "переезжала" с места на место. А уж после того, как на Хортице поработал после войны экспериментальный совхоз, успешно выращивавший там и черешню (первую мелкую уже продают по совсем немосковским ценам - облизнитесь), и абрикосы, от курганов мало что осталось. Зато именно здесь отлично помнят, что "Тарас Бульба" был в целых двух редакциях, и в первой о Руси, царе, православной вере было не так уж много и сказано. В украинских школах изучают вторую, ту же, что и у нас. Все-таки госзаказ - слишком большое искушение, бормотали писатели и историки, покидая Хортицу.