Поделиться
У "Винерфествохен" в этом году латиноамериканский фокус. Эпиграфом к этой части программы послужило название одного из спектаклей аргентинки Лолы Ариас - "Жизнь с тех пор".
Молодое поколение Аргентины, Чили, Мексики, Колумбии, которое еще называют "пост-хунтовским" поколением, перерабатывает опыт своих родителей, опыт, который, быть может, все это время, пока они росли, по необходимости замалчивался. Спросить о подробностях приходит в голову лишь сейчас, а отец или мать становятся, таким образом, объектом исторического или даже антропологического исследования. Сама Лола Ариас сыграла на фестивале премьеру своего нового спектакля "Меланхолия и манифестации", посвященного собственной матери, которая в 1976 году - в момент рождения будущей артистки и прихода к власти новой хунты - впала в депрессию, продолжающую до сегодняшнего дня... Спектакль, однако, заканчивается этюдом о старости, старении как таковом... Четыре старика - две женщины и двое мужчин - под конец спектакля выходят на первый план. Парадоксальным образом именно эти люди, родители сегодняшних тридцатилетних, предстают "потерянным поколением".
А вот австралийцам, взявшимся за историю Второй мировой ("Ганеш против Третьего рейха", Back to Back Theatre, реж. Брюс Глэдвин), помогала дистанция. Дистанция двойная - по отношению к истории нацизма, с одной стороны, и с другой - древнего индийского мифа. Мы не знаем каковы - и есть ли вообще - личные мотивировки у Дэвида (Дэвид Вудс), репетирующего на наших глазах пьесу собственного сочинения о том, как индийский бог Ганеш отправляется истребовать у фашистов присвоенный ими символ - свастику. А уж что касается актеров, то весь спектакль так и начинается с констатации их тотального несоответствия, их полной выключенности из контекста. К тому же случай театра Back to Back предельный: кто-то из артистов - с синдромом Дауна, другой - с синдромом Туретта, третий - страдает аутизмом... На наших глазах воспроизводится работа над спектаклем: сцены из путешествия Ганеша подаются нам как репетиции, после каждой из которых артисты, только что воссоздававшие величественную сказку, предаются разнообразным выяснениям отношений ("Ну, ты вообще понимаешь, что такое быть евреем во время Холокоста?").
Спектакль, таким образом, предстает и в своей законченной, совершенной форме (суггестивная музыка, изощренное использование черно-белых экранов-декораций, внятный и остроумный текст, громогласные тирады Ганеша, раздающиеся из-под огромной маски слона) и одновременно в форме, рассыпающейся на глазах. Кажется, только так и возможно еще сохранить в театре пафос, заново сооружая перед ним препятствия, который он должен будет преодолевать.
История о том, как Ганеш был послан своим отцом Шивой в Третий рейх за свастикой, иначе мир будет разрушен, получает смысл только в свете амбиций Дэвида: ирония переплетается с героическим преодолением. Он ведь все это говорит людям, которых принято считать обиженными судьбой. И они сами реагируют на все это с характерной меланхолией и скептицизмом. Просто идут делать дело, как могут... Дэвид в итоге срывается, нападая на артиста, не способного выполнить "простейшее" задание - упасть от выстрела в нужную сторону. Он бесится, его ничто не может сдержать, и конце спектакля покидает труппу еще до премьеры своего шедевра...