20.06.2012 23:02
    Поделиться

    Дмитрий Шеваров читает истории фронтовиков накануне 22 июня

    Москва, война,

    всеобщее волненье,

    В воротах школы

    трубачи трубят:

    Уходят педагоги в ополченье,

    Бросая на Москву

    прощальный взгляд.

    Идет физрук -

    краса и гордость школы,

    Идет, как на прогулку, налегке;

    Ведь это он, задорный и веселый,

    Устраивал балет на турнике.

    Идет историк,

    почитатель давний

    Старинных книг по нимфам

    и богам;

    Идет наш литератор

    и наставник

    По нашим детским рифмам

    и слогам.

    Идет и наш

    умнейший математик,

    Кто на уроках незаметно жал

    На наше самолюбие и, кстати,

    Ребяческие вирши обожал...

    Идут на фронт

    мужчины-педагоги,

    Чтоб нам, ребятам,

    славно было жить,

    И там, в боях на вяземской

    дороге,

    Им всем придется головы

    сложить...

    Юрий Криворуцкий, Москва

    В канун 22 июня перечитываю ваши письма...

    Только из "Календаря поэзии" я узнал, что был такой поэт - Евгений Витальевич Фейерабенд. А ведь это обо мне он написал стихотворение "Муравей", которое вы опубликовали в том номере газеты ("РГ - Неделя" от 29.09.2011).

    Уже он чуял - пахнет житом,

    Но, миной скошен наповал,

    Солдат считал себя убитым

    И даже глаз не открывал...

    Разница только в том, что я был "скошен" не миной, а пулей, но с близкого расстояния. В ночь с 13 на 14 июля 1944 года недалеко от города Ковеля (Западная Украина) мы готовились к прорыву обороны немцев. Нас с врагом разделяла небольшая речка. На нашем склоне стояла высокая рожь, жито. Так вот этим житом мы в темноте проползли поближе к речке, чтобы за ночь соорудить и замаскировать наблюдательный пункт.

    Работать мешали постоянно вспыхивающие немецкие ракеты, мы при их свете лежали в жите, нельзя было, чтобы нас заметили немцы. Но немцы чувствовали, что мы готовимся к наступлению и постоянно стреляли, пули свистели над головами. Одна прошила мою грудь и, ударившись в кость лопатки, согнулась (мне потом хирург ее показывал). Удар был как от огромного камня. Такое у меня было ощущение в мгновение перед забытьем.

    Когда я упал, то увидел перед собой борозду, а в ней каких-то черных жучков. Сознание еще работало, и я стремился заползти в ту борозду, но тело было недвижимо. За несколько секунд передо мной возникла улица моего детства, увидел отца, мать и брата. Последняя мысль: как легко умирать. Но тогда еще мне не суждено было отправиться на суд Божий. Спасли мои командиры - капитан Удовиченко и ст. лейтенант Томковский. Они отправили меня в полевой госпиталь. А тащил меня на руках солдат Владимир Стук, родом из Белоруссии.

    Василий Иванович Чечель,

    Республика Карелия

    chechel@inbox.ru

    Поздней осенью 1942 г. отца провожали на фронт. Он сразу попал под Сталинград, был ранен в голову. После госпиталя его отправили на Ленинградский фронт; под Старой Русой вновь ранение, кончилось ампутацией правой руки. Возвращаясь с фронта осенью 1944-го, заскочил к родным в Сибирь. Из Хабаровска плыл последним пароходом перед закрытием навигации. Пароходы причаливали только в соседнем райцентре Троицком, но ко времени его проплытия мимо нашей Коймы все село высыпало на берег.

    И вот пароход появляется из-за мыса, все начинают махать руками, платками, кричать. И вдруг пароход дает протяжный гудок и - замедляет ход! На берегу дружно: ура! Спускается шлюпка, в нее прыгают матросы, и она мчится к нашему берегу! Отец стоя машет, машет нам рукой, выскакивает на берег, благодарит ребят, те быстро отплывают, а он бросается к маме. Про шлюпку и пароход все забыли, и вдруг протяжный гудок: про-щай-те! С парохода тоже махали платками...

    Потом День Победы, митинг в небольшом зале школы, когда директор пытался что-то произнести торжественное, но слезы не дали, махнул рукой: "Ребятишки... война окончилась... победа... бегите и разнесите эту весть!".

    Фаина Сергеевна Атаманцева,

    Новосибирск

    fainaataman@mail.ru

    Недавно навсегда ушли два поэта-фронтовика Кронид Александрович Обойщиков и Владимир Иванович Фирсов. Ощущение колоссального провала, бреши. Эти поэты не имели широкой известности, но в них была крепость нравственных основ русской поэзии, фронтовая честность и преданность долгу. Таких людей можно сравнить с нижними венцами сруба крестьянской избы: они врастают в землю и не всегда заметны по сравнению с последующими ровными рядами бревен, но когда, надорвавшись непосильной ношей, они проседают, то рушится и все здание целиком.

    Андрей Канавщиков,

    Великие Луки

    velpravda@ellink.ru

    Поделиться