Поделиться
Российская газета: Юрий Исаакович, опера Хиндемита "Туда и обратно" задумывалась как короткая, но исполненная страстей история взаимоотношений супругов. А как она будет решена в "Санктъ-Петербургъ Опере"?
Юрий Александров: Как "страшный сон театральной вахтерши". Это будет история о театре, о том, что он вечен, необычен, странен, он живет и днем, и ночью… Декорации - стол вахтерши с телефоном и лампой, тумбочка, телевизор. И вот в опустевшем ночном театре ей являются фантомы, привидения. А параллельно по телевизору идет программа, в которой зрители тоже могут усмотреть свое "туда и обратно".
Конечно, всерьез эту пьесу играть невозможно. Хиндемит сам написал ее как китч. На каждого актера - по двенадцать слов, которые тасуются в разном порядке. Опера годится как раз для того, чтобы дать в рамках юбилейного концерта. Она длится 10 минут и 20 секунд - ну не собрать ведь публику специально ради такой премьеры, в самом деле.
РГ: Хиндемит в репертуаре возник довольно неожиданно. Раньше вы обещали поставить к юбилею "Кармен"…
Александров: Возможно, поставим ее к зиме. Или еще отложим, а вместо этого возьмемся за "Летучую мышь".
Жажду "Кармен" я утолил, поставив ее в конце прошлого года в Петрозаводске. Просто взять ее и перенести на сцену "Санктъ-Петербургъ Оперы" не получится - опыт работы на других площадках не годится в моем камерном театре. Потому что другая сцена, другая пластика, другие размеры, другое отношение. Там хочется имперского масштаба, а здесь все меняется как сквозь увеличительное стекло. Жест, который был естественным на большой сцене, выглядит нарочито, грим - пошлым. Надо искать другое решение, новый ход. Ведь "Кармен" уже ставили все и под самыми разными углами, здесь режиссеры постоянно соревнуются в концепциях, меняя времена и образы. Что такое наша "Кармен" - я для себя еще не сформулировал.
РГ: "Летучую мышь" тоже кто только не ставил.
Александров: Ну "Летучую мышь" сложно вывернуть. Это красивая оперетта, в которой расставлены все акценты. Стильная, элегантная, с хорошим юмором, ее будет интересно показать. И, кстати, давно я не ставил оперетт.
РГ: Тогда как насчет сарсуэлы? А что, колоритная испанская оперетта, на российских сценах редкий гость - может получиться ярко и необычно.
Александров: Может, когда-нибудь дойдет и до сарсуэлы. Может, когда-нибудь я подумаю: "Эх, а не замахнуться ли нам на Вильяма нашего Шекспира?.."
Дело в том, что барочную оперу надо спеть так, как она пелась тогда. Понимаете, не имитировать, а сделать идеально - это очень сложно. Впрочем, у нас будет своя барочная опера. Готовясь, как и вся страна к олимпиаде, мы обратили внимание на оперу "Олимпиада", либретто к которой написал великий Метастазио. Сюжет - любовная интрига, связанная с дворцовой историей. Для того, чтобы завоевать руку женщины, надо выиграть Олимпийские игры, и молодой человек подставляет вместо себя другого (замечу, тема спортивных фальсификаций актуальна и сейчас).
На это либретто было написано 76 опер - можете себе представить, какое было качество драматургии! Среди композиторов - Вивальди, Чимароза, Доницетти...
РГ: И какой из 76-ти вариантов вы воплотите на сцене?
Александров: Думаю, это будет Доницетти. Я на этом авторе немножко свихнулся, он гениальный, доступный и понятный. Вивальди же - это супер-музыка со сложными мужскими колоратурными партиями, для кастратов. Нам, как вы понимаете, не подходит.
РГ: А нет ли в планах каких-нибудь "колхозных страданий" - так, в порядке китча?
Александров: Да, мне давно хочется поставить что-нибудь советское. И я уже нашел - "Не только любовь" Родиона Щедрина. Как раз об этом, о советском колхозе. Абсолютный русский китч со знаменитыми частушками Варвары. Сказка! Чудная пьеса с человеческим лицом, без оперной натуги, без пафоса. То, что нужно сейчас нам всем - искренняя житейская история.
РГ: Появятся ли на сцене "Санктъ-Петербургъ Оперы" классические постановки, без режиссерских концепций?
Александров: Никогда. Классика - это попытка узаконить одно и то же прочтение на все времена. Скучно. Да и невозможно.
Помню, Юрий Темирканов решил стать режиссером и поставил Евгения Онегина. Собрали молодых талантливейших солистов, сделали натуральные декорации, варенья наварили, за пультом сам Темирканов - красота! И на худсовете какой-то человек из министерства сказал: "Вы знаете, меня потрясла эта постановка, я хочу поднять вопрос о том, чтобы опера именно в таком виде шла во всех театрах России". И все зааплодировали. Но никто не подумал, что во всех театрах России нет Темирканова, нет таких солистов, нет миллиона долларов, вложенных в постановку. Ничего нет, кроме варенья.
Я не хочу ставить нетленку, на века. Спектакли вообще не бывают на века, у них есть счастливая возможность умереть. Мне важно не реализовать какие-то свои амбиции, а завязать диалог со зрителем.
РГ: "Санктъ-Петербургъ Опера" - это все-таки театр для узкого круга. За пределами города о нем мало кто знает. Вас это устраивает?
Александров: Это не опера отдаляется от народа, а народ от нас. Со всеми этими перестройками оказались утрачены несколько поколений людей, которые были бы близки к нам. Нынешняя опера - это все-таки элитарное искусство. Хотя в Италии оно было самым демократичным. На премьеру Верди приходили толпы, а выходя, пели на площадях хоры из спектакля. Всегда решала все галерка, народ! Галерка принимала - партер склонял голову. Галерка неистовствовала - партер свистел... "Санктъ-Петербургъ Опера" как раз в этом смысле самый народный театр, потому что у нас самые низкие цены - по триста рублей.
Кстати, из гастролей по других регионов мы не вылезаем. Наш юбилейный год начался на полуострове Ямал! Самая крайная точка, там живут медведи, алкоголики и несчастные женщины. Мы добирались до места через тундру на каком-то ужасном вертолете, почти как из фильма "Кин-дза-дза". Прилетели, дали концерт, состоящий из самой веселой музыки. А в зале сидят женщины - и плачут. Слезы текут! Что такое? Говорят: "Мы не думали, что когда-нибудь дождемся такого: к нам приехали люди и звучит музыка"... Вот с чего мы начали. А оттуда рванули в Италию - в Тоскану, где открывали праздник вина. Сейчас уезжаем в Костомукшу на фестиваль камерной музыки, везем туда "Паяцей" и гала-концерт. После этого летим в Прибалтику. Мы легки на подъем. Дело еще и в том, что гастроли всегда обнажают качество театра и его внутреннюю атмосферу.
А то что нас мало знают - ну так зал всего на 160 мест. Даже если мы дадим сто аншлагов, это 16 тысяч. Немногим меньше, чем одно выступление в каком-нибудь Ледовом дворце.
Конечно, мы не станем такими любимцами публики как "Зенит", и Боярский не будет носить шарфик с логотипом "Санктъ-Петребургъ Оперы". Мне интереснее заниматься со своими актерами, воспитывать их, растить. Тем более, что мы наконец-то обрели свой дом, и нам в нем комфортно.
А престиж театра - он зарабатывается не фестивалями и не юбилеями, а рядовым спектаклем. У нас каждый спектакль штучный и каждый раз он неповторим. Вот что важно.
- При Юрии Темирканове в Мариинке не было главного режиссера. И все непрерывно зудели: "вам нужен главный режиссер, вам нужен главный режиссер"... Наконец из Москвы приехал некий Петров, режиссер-натуралист: он очень любил все делать по-настоящему. Помнится, поставил оперу "Петр Первый", так там музыки не было слышно - так здорово мужики молотками и пилами орудовали. Зато атмосфера!
И вот ему дали поставить в Петербурге "Манон Леско" - тончайшую вещь Пуччини. Был я на этом худсовете. Вначале Петров долго что-то рассказывает о том, что нам нужно уходить от работы по-старинке к "современному репортажу". А потом открывает макет - и все так: "А-а-ах!..". Внизу голландские домики метра два высотой, а над ними висят фотографии величиной два на три метра: Каспаров с кем-то играет в шахматы, плачущая негритянка и еще много в таком же духе. Все набирают в грудь воздуха, чтобы разделаться с режиссером, предвкушая пиршество в крови, и вдруг Темирканов говорит: "А мне нравится, мы должны дать режиссеру высказаться. Пускай". Он понял, что это провал, после этого ему уже не будут предлагать никаких режиссеров. И худсовет проголосовал, и даже нашел в этом безобразии что-то симпатичное и интересное.
А Петров разошелся, он захотел, чтобы Манон на сцену выезжала в карете, запряженной настоящими лошадьми. Тройкой! Тройку, правда, не дали, а двух лошадей он добился.
И вот первый дуэт Манон и де Грие. Она только что спустилась с кареты, карета уехала - а в зале хохот. Посреди сцены осталась лежать огромная куча свежего навоза…
Я был ассистентом режиссера, за пультом - Гергиев. Я подскакиваю к Леше, ведущему режиссеру балета: "Спасай, обыгрывай сцену". Надеваем на него фартук, даем железный совок и выпускаем на сцену. Он выходит и начинает изящно так, под музыку этот навоз в совок запихивать. Совок прогибается, навоз стекает, в зале стоит уже просто гомерический хохот, режиссер-натуралист не знает, куда спрятаться…
Вот вам и худсовет. Бесполезное занятие и пустое место!