Дорога до Мадраса (сегодня этот индийский город называется Ченнаи) была длинной и утомительной, и разговор наш постепенно перешел на предмет, наиболее часто и с наибольшей охотой обсуждаемый русскими здесь, в Индии: мы говорили о Шамбале - таинственной стране в Гималаях, населенной Учителями человечества - махатмами; стране, в которую можно попасть, но из которой нельзя вернуться. Так, постепенно, мы с ним добрались до нашей соотечественницы, Елены Блаватской - талантливейшей писательницы, теолога, философа и, судя по всему, выдающегося мистификатора. Тут-то и разгорелся спор. Я утверждал, что все эти "письма махатм", якобы пришедшие к нам с Гималаев, - чушь, умелая подтасовка, мастерски сделанная Блаватской, мой приятель, напротив, яростно отстаивал истинность гималайских посланий, аргументируя тем, что на его стороне такие авторитеты, как Николай Рерих и сама Блаватская, сумевшие создать целую теософскую систему, очень востребованную во всем мире, которую наши соотечественники только-только начинают постигать.
Не знаю, чем бы закончился наш спор, если бы кому-то из нас не пришла в голову интересная мысль: всего через полчаса мы будем в Адьяре - пригороде Мадраса, где находится штаб-квартира Международного теософского общества, основанного Еленой Блаватской и ее мужем, британским полковником Олкоттом. Правда, нынешняя хозяйка этого закрытого и таинственного общества
мадам Бернье известна как человек на редкость суровый и окруженный разного рода оккультными легендами. Кое-кто из знакомых называл ее адьярской ведьмой. Я помнил все это, однако решение было принято, и мы свернули в Адьяр.
...Нас встретил огромный пустой дом с колоннами в виде слонов, с огромными гулкими прохладными холлами, в одном из которых мы обнаружили скульптурную группу, изображающую Блаватскую и ее мужа. Мы разглядывали эту композицию, когда вдруг за нашими спинами раздался тихий глухой голос, спросивший, что нам здесь надо. Я вздрогнул и быстро обернулся: перед нами стоял седой сухой индиец в белых одеждах, судя по всему - слуга. Мы вежливо представились и сказали, что хотели бы видеть мадам Бернье. В ответ нам было вежливо сказано, что мадам Бернье никого не принимает без предварительной договоренности, однако возможно, она сделает исключение для людей из России.
Мы уже успели обнаружить в одном из залов теософского общества мраморную урну с прахом Елены Блаватской, когда в противоположном конце холла раздались гулкие медленные шаги и перед нами предстала маленькая седая женщина с тонкими и резкими чертами лица, горящим сосредоточенным взглядом и строго сведенными бровями.
- Что вам угодно, господа? - тихо спросила она низким скрипучим голосом.
Мы объяснили, что нас интересует, рассказав мадам Бернье о сути наших разногласий. Она подумала немного и вдруг стала рассказывать о Блаватской. Я немедленно включил диктофон и с репортерской сноровкой быстро положил его на стол рядом с мадам Бернье. Мое усердие не осталось незамеченным: она с явным неодобрением взглянула сначала на диктофон, потом на меня. Я стерпел этот взгляд и диктофона не убрал: когда еще выпадет случай поговорить с хозяйкой теософского общества?
Суть того, о чем говорила мадам Бернье, сводилась к следующему: все, о чем писала Блаватская, существует на самом деле, однако в нашем споре нет победителей и побежденных, поскольку эзотерическое знание дается только тому, кто готов его получить. Для того чтобы попасть в Шамбалу, необязательно ехать в Гималаи: ворота этой страны, в зависимости от готовности человека попасть туда, могут находиться очень близко.
- Вы верите в Шамбалу, значит, она существует. Вы не верите, значит, ее нет. Таким образом, - подытожила она, - таинственная страна существует и не существует одновременно.
Она дала понять, что разговор окончен. Я выключил диктофон, мы попрощались, поблагодарили мадам Бернье и уже через десять минут продолжили путь.
И только спустя день, в Дели, я включил диктофон, чтобы записать в блокнот наш разговор. Из динамика раздалось ровное потрескивание. Я подождал несколько минут: потрескивание продолжалось, записи не было - ни моих вопросов, ни ее ответов...
Я тут же вспомнил ее недобрый взгляд, быстро брошенный в мою сторону, и похолодел: неужели?.. Да была ли та беседа на самом деле?
Надо сказать, что моей камере повезло больше, нежели диктофону: пленка оказалась незасвеченной. И теперь, когда и вы, и я видим эту фотографию с мадам Бернье и моим диктофоном на столике, можно сказать, как сказала когда-то адьярская ведьма: все было и ничего не было одновременно, поскольку истина зависит от того, верим мы в нее или нет...