Поделиться
Помнится, на футболке героини книжки Свена Ларсена "Девушка с татуировкой дракона" было написано: "Армаггеддон случился вчера, и сегодня у нас много проблем". Дэвид Эллиот предпочел для обозначения темы основного проекта использовать цитату из повести Диккенса о временах французской революции - "Лучшие времена, худшие времена. Возрождение и Апокалипсис в современном искусстве". Но в конце концов не так уж важен источник его оптимизма пессимиста, пережившего худшие дни. Существеннее, что ему удалось сделать выставку зрелищной, эффектно "освоить" двухсотлетнее пространство Арсенала и органично вписать мировое современное искусство в украинский исторический, социальный, художественный контекст, с другой - новую волну украинского искусства представить глобальной арт-аудитории. 5, 5 миллионов долларов (половина - спонсорских), в которые обошлось Арсенале, потрачены не зря.
Впрочем, заслуга Эллиота не только в том, что он сделал выставку зрелищной. В конце концов для аттракциона хватило бы и братьев Чэпман, обрядивших скелеты в эсэсовские мундиры, смело украсивших их голубиным пометом и поставивших этих чудищ восхищаться красотами абстрактного искусства. Их проект "Всемогущее разочарование" - пародия не столько на печально известную выставку 1937 года "Дегенеративное искусство", сколько на конформизм современного искусства. Но привезя в Киев произведения звезд мировой арт-сцены, от Луиз Буржуа до Чэпманов, от Билла Виолы до Ай Вэйвэя, от Ильи Кабакова (который благодаря рождению в Днепропетровске зачислен в ряды украинских мастеров) до Яёи Кусамы, куратор использовал их для пересмотра концепции (или точнее - отношения) к истории. Европейскую идею исторического прогресса Эллиотт предлагает откорректировать самую малость, включив в картину триумфа прогресса заплаченную за него цену. Тогда плавное восхождения к вершинам цивилизации видится как ухабистая дорога, на которой приходится преодолевать то одну катастрофу, но другую. Иначе говоря, Апокалипсис - это то, что случается постоянно. Можно сказать, это форма жизни. Возможно, бывают и получше, но нам на Земле досталась вот такая.
Вопрос только в том, склонен ли ты заметить Апокалипсис рядом, если его можно не заметить. Фактически именно об этом работа японца Аида Макото "Гора цветного пепла", заставляющая вспомнить открыточные виды Фудзиямы и гору черепов на картине Верещагина. У Макото вместо черепов - жертвы офисных трудов, в аккуратных серых костюмчиках, павшие на поле битвы за зарплату. С этой работой перекликается фарфоровая скульптура англичанки Рэчел Нибоун, где нежная хрупкость фарфора служит для передачи брутального насилия. Кстати, фарфор, похоже, оказался востребованным сегодня материалом. Лаконичная работа Никиты Кадана "Процедурная комната", где на блюдечках подаются рекомендованные к употреблению пытки, - это гиньоль, вышедший из соц-артовских тарелочек Гриши Брускина. Инсталляция японца Янобе Кенджи, чьи яркие, похожие на игрушки объекты, рассказывают выжившим о "мирном атоме", рифмуется с пятиканальным видео казашки Алмагуль Менлибаевой "Курчатов 22", сплетающем прошлое и настоящее города, поставленного у ядерного полигона. Камерные черно-белые рисунки Ольги Чернышевой, запечатлевшие бесправных и бездомных людей как часть городского пейзажа, только на первый взгляд контрастирует с монументальным полотном "Тибетский монах" граффитиста Ради из Екатеринбурга, который выжег изображение на холсте с помощью "коктейля Молотова".
Похоже, единственно реальная форма прогресса - та, что мы находим на замедленном видео Билла Виолы "Плот". Там люди, отнюдь не жаждующие общаться, во время "потопа" проходят путь от отчаянной борьбы за выживание до помощи друг другу.
После катастрофы остаются обыкновенно... руины и воспоминания. Прелесть проекта в Арсенале в том, что он не позволяет ни те, ни другие использовать в сентиментально-ностальгических целях. Давний "Памятник исчезнувшей цивилизации" (1999) Ильи и Эмилии Кабаковых, новая съемка Борисом Михайловым руинированных, но живых гигантов бывшей советской индустрии, "Памятник спичкам" из спичечных коробков Вячеслава Ахунова, равно, как и абстрактные скульптуры Филлиды Барлоу из индустриального мусора или деревянные объекты Николая Малышко, отсылающие одновременно к архаике и авангарду, - это не только реестр художественных образов, материалов, языков, бывших в ходу в ХХ веке. Это еще и демонстрация временного характера той утопии - индустриальной, социалистичекой или авангардной, что претендовала на вечность. Говоря словами братьев Чэпманов, и тут тоже "всемогущее разочарование".
Что касается памяти, то она пленяет посильнее любой утопии. Прежде всего потому, что она якорь идентификации. Но она может быть и обманкой, и клеткой, где заперт выход в будущее. Три "Клетки" Луиз Буржуа, сентиментальные и беспощадные, демонстрируют это со всей наглядностью. Так же, как "готическая" инсталляция с платьями-привидениями в паутине нитей японки Чихару Шиоты. Работа с памятью требует такого же аналитического подхода, как с любым монументом. Среди самых впечатляющих примеров такого рода - блистательная работа "Крик" Лутца Беккера, немецкого историка кино, который попробовал прочитать "подтекст" фильмов Александра Довженко, использовав его же кадры. Надо было видеть заполненный на просмотре зал в два часа ночи, чтобы оценить успех и актуальность работы Беккера. Среди самых остроумных - проект "Посредники" украинской группы Р.Э.П., отправившей сказителей на улицы городов рассказывать о Йозефе Бойсе и его перформансах... Среди самых поэтичных и печальных - проекция письма Махатмы Ганди 1939 года, адресованного Адольфу Гитлеру, с просьбой остановить войну. Проекция идет ... на испаряющийся холодный воздух. Буквы растворяются и появляются вновь.
Письмо исчезает, но это пацифистское воззвание в стенах бывшего Арсенала все же оставляет надежду. В конце концов Арсенал стал Мыстецьким - музеем и арт-площадкой, которым могут позавидовать многие в Европе и России.