Поделиться
Список "иностранцев" на них не обрывается. В обители живет монах-француз, до этого долго живший в Англии у знаменитого отца Софрония (Сахарова), и могут приехать православные монахи отовсюду. Барьер только языковой. На Валааме лишний раз убеждаешься: Православная церковь - вселенская.
Я приехала на Валаам обычной паломницей. В группе - немолодые женщины, у этой погиб сын, у той пьет, вон у той бьет, вот эта рядом ничего не рассказала, но все по глазам видно. Мелкая волна Ладоги, сладкая качка теплохода, и сходишь на валаамский берег с почти забытым состоянием души - тихим, спокойным, ясным, мирным. Словно кто-то хрустальным ножом отрезал длинный шлейф намагниченных мыслей и раздражений, мучающих тебя на материке. И солнце светит, как в детстве, и также воздух дрожит. И в этом свете все радостно - удобства-неудобства гостиницы, нелегкие характеры экскурсоводов...
Наполненная благодарностью за душевный мир, хочешь совершить... подвиг. Ну хоть маленький - например, никого не обижать , ни на кого не обижаться и простоять всю службу на ногах, не присаживаясь на скамейку.
Монастырские службы долгие, как и очереди на исповедь. Побыстрее исповедуют батюшки, приехавшие со своей паствой с материка, такое впечатление, что для них время течет "материково", быстрее, чем на острове. Но хочется выбрать не столько быстротекущую очередь, , сколько духовно "сильного" священника. "Я созвонилась со знакомым монахом, он посоветовал исповедоваться у отца Наума. Он самый опытный", - шепчет соседка-паломница. И вот служба закончилась, одиннадцатый час ночи, двенадцатый, первый. Иеромонахи- исповедники один за другим уносят кресты с Евангелиями с аналоев, а к нашему отцу Науму не иссякает очередь, идет второй час ночи.
Когда заканчиваю исповедь и он говорит мне первое слово, журналист перебивает во мне покаянника, прежде смысла ловлю невероятный акцент. Немец? Финн? В лучших исповедниках на Валааме?!
- Кто отец Наум? - спрашиваю на лестнице местную прихожанку.
- Македонец.
Слывущий наиболее опытным и сильным исповедником и окормителем на Валааме отец Наум приехал сюда по примеру отца Мефодия. Мефодия же пригласил наместник монастыря, епископ Панкратий.
- Мы познакомились с отцом Мефодием, когда Святейший Патриарх Алексий II только что назначил меня на Валаам, - рассказывал он мне в интервью на другой день. - Отец Мефодий тогда был послушником в Троице-Сергиевой Лавре и собирался ехать на Афон. Я ему предложил поехать со мной. И видимо, Валаам ему показался Северным Афоном. А потом про него услышал отец Наум и тоже приехал. Так у нас появилось два македонца.
Жизнь на Валааме, особенно в первые годы, была несладкая. Электричество на острове долго вырабатывали ветхие дизельгенераторы, зимой они работали с перебоями.
- Прерывались работы, тяжело было и в быту, - рассказывает епископ Панкратий. - В зимние месяцы самым популярным предметом на Валааме были фонарики. Вокруг темно, все в полной темноте, мы оторваны от мира.
Церковная жизнь - отдельный культурный архипелаг. Поцелуй руки, монашеские поцелуи, чины взаимных целований, рознящиеся в разных странах - лишь культурные маркировки этой огромной отдельной жизни.
И церковному человеку сегодня часто просто невыносимо то варварское любопыство, которое рождается со стороны не лучшего пошиба светской публики по поводу всех привидевшихся ей политических или моральных грехов Церкви. Надо понимать азбуку, азы чужих культурных жестов. Надо стыдиться безграмотности взгляда на церковную жизнь не меньше, чем мы стыдимся безграмотных ударений и произношения. Можно, конечно, и монахов, 20 лет проживших на студеном Валааме, критиковать. Но надо помнить, что такая критика должна быть морально обеспеченной. И произноситься все-таки не устами модных селебрити и их клиентов, как это часто у нас в последнее время бывает. Критика чужой морали всегда требует собственного морального обеспечения. Которого нет.