Трагическая и многомерная музыка Бернда Циммермана производит на публику эффект шока. За годы модернистских экспериментов композитора она откристаллизовалась в необычную авторскую концепцию "сферического времени", где каждый звуковой комплекс буквально взрывается от переизбытка смыслов и цитат, от кричащего диссонансами напряжения, от душевной боли, которая стоила композитору жизни. Прошло уже более сорока лет после суицидального ухода Циммермана, который не пережил эмоциональной тяжести непризнания его музыки и мучительных кошмаров, душивших его со времен Второй мировой войны. Но и теперь мало кому удается проникнуть в его напряженный и сверхплотный звуковой мир. Это касается и его знаменитой оперы "Солдаты", которую в 1989 году показали в Москве на сцене Большого театра в штутгардской постановке Гарри Купфера.
В партитуре "Солдат" содержится новая радикальная модель "тотального театра": оркестр в 120 человек с разными составами - от симфонического до джазового, гигантское пространство действия, в котором взрываются "бомбы" и рушатся жизни, "сферическое время", прессующее в одном мгновении разные измерения - прошлое, настоящее, будущее, вечное. Эту тотальную циммермановскую конструкцию и воспроизвели на сцене Felsenreitschule режиссер Алвис Херманис и дирижер Инго Метцмахер. Оптически шоковым оказался сам образ спектакля: он выстроен Херманисом в естественной среде каменных аркад, высеченных в зальцбургской горе Монахов и являющихся задником сцены в Felsenreitschule. У Херманиса на сцене возникла дубль-аркада, дающая сечение пространства и через прозрачные витражи открывающая вид на манеж, где скачут семь живых лошадей. На переднем плане сцены - симультанный "хаос": гостиная Графини со старинными диванами и слугой в камзоле (аллюзия на Пиковую даму), солдатская казарма с грубыми деревянными столами, двухъярусная кровать сестер Мари (Лаура Айкин) и Шарлотты (Таня Ариане Баумгартнер), с плюшевым тедди на подушке, павильон пип-шоу с красными фонарями, груды песка и прессованной соломы, в эротических сценах рассыпающейся золотыми снопами. Оркестр - в яме и на платформах. Под колосниками - канат, по которому, опасно балансируя и накаляя напряжение в зале, идет к гибели Мари.
Спектакль начинается пронзительным звуком, взорвавшимся в оркестре, и шоковым эффектом от неожиданно всплывших в аркадах порнографических дагерротипов. И с этого момента тревога и напряжение в зале не прерываются ни на мгновение. Херманис насквозь пересекает циммермановскую территорию с ее больной темой Второй мировой войны и интуитивным предчувствием атомного апокалипсиса на земле. Режиссер отматывает время назад, к "началу конца" - к Первой мировой войне, когда обозначилась трагедия нового века: массовое истребление невинных людей как форма разврата, как глобальный крах моральных ценностей, ведущий к насилию. Херманис вообще не ставит спектакль про войну - это спектакль о катастрофе, которая происходит в человеческом сознании, переставшем разделять понятия жизни и смерти, любви и вожделения, предательства и верности.
Возникает жесткий безапелляционный мир: казарма, переполненная неудовлетворенной сексуальной энергией, кабинка пип-шоу с проституткой, которую с озверением насилуют солдаты, Мари, вожделеющая в своей девичьей кровати, одновременно невинная и развратная, будто сразу опущенная любовником, который бросит ее в казарму. Отец Мари, залезающий к дочери в постель и желающий ей "добра", но творящий трагедию ее жизни, заставляя отдаться офицеру. В финале отец становится одним из "клиентов" Мари.
Херманис поразительно точно реконструирует многослойное "сферическое время и пространство" Циммермана, сжимая в каждом мгновении все смыслы происходящего. И если в человеческом мире он видит распад, порнографию, разнузданные инстинкты и насилие, лишь на мгновение озаряемые кротким ликом беременной Мари, то за стеклом аркады приоткрывается другое измерение: семь прекрасных лошадей скачут по кругу на манеже - в "сферическом времени". И хотя "Солдаты" Херманиса заканчиваются страшным воплем Мари, в сознании остается этот круг красоты - как образ вечности.