Только когда проживешь в чужих весях несколько лет, потихоньку начинаешь понимать страну. Как раз мой случай. Пришлось поработать в Иране переводчиком английского на строительстве Исфаганского металлургического завода еще во времена Шаха в 1970-х, или, по местному летоисчислению, в 1350-х. Странное время. По телевизору публично показывали казни местных коммунистов из партии Туде. На глазах миллионов без всяких предисловий мешок на голову и выстрел в упор прямо в студии. А советская колония в Исфагане была самой большой из всех зарубежных. Даже в дружественных нам странах, строящих под руководством СССР социализм, не трудилось столько наших специалистов - гражданских и военных, как в этой непонятной стране, где женские мини-юбки соревновались по смелости с французскими, а религиозные фанатики в соответствующие дни избивали себя цепями до крови. ЦК КПСС иногда осуждал омерзительного сатрапа американцев шаха Мохаммеда Реза Пехлеви, но советское присутствие в геополитически важнейшей для нас соседней стране сохранялось десятилетиями.
Двуличие или забота о безопасности собственных границ? Если и двуличие, то, по-моему, шедшее нам во благо.
Шаха свергли, и мы добровольно ушли из Ирана с его новым суровым режимом и, в частности, со своими руками отстроенным и пущенным Исфаганским метзаводом. Уже в наши дни летел я из Тегерана в Исфаган, а в суперсовременном самолете слышалась веселая итальянская речь. Россиян сменили в чужой, на публике проклинаемой стране спецы из Италии. Мы же только подумывали о возвращении. Но теперь для этого требовались двойные усилия: надо было убедить в необходимости нашего присутствия хозяев и вытеснить прочно обосновавшихся римлян. Там, где тебя нет, ты проиграл.
Увы, ушли мы не только из Ирана. Правда, в Бушере, где помогали строить иранцам АЭС, было твердо обозначено наше присутствие. Сложное и деликатное положение, из которого мы выворачивались с не меньшим искусством, чем в прошлом веке ЦК КПСС отбрыкивалось от обвинений в поддержке "прогнившего антинародного шахского режима".
И в прошлые времена, когда Иран был государством сугубо светским, он удивлял многим. Тонет ребенок, и мой друг, в отличие от десятков застывших на берегу, бросается в воду и вытягивает его из омута. Мальчик спасен, и мы шутим, что ждет друга в переполненном золоте Иране драгоценная медаль за спасение утопающих.
Фигушки. Родители пожаловались на неверного. Зачем, если всевышний брал их сына? Кто просил противиться высшей воле? Даже наше начальство было поражено. Ну, не высылать же героя-спасителя, дело замяли: пришлось несколько дней отсидеться в гостинице, не выходить на работу.
А безобидный поход в кино мог закончиться еще и похуже. Парню-солдату показалось, что молодой инженер-шурави не так посмотрел на его уже тогда закутанную в чадру жену. Чужак, как посмел! И шел за ним, извергая проклятия и обещая кару.
Но в то же время нет народа благожелательнее персов. Тебя проведут по улице. Заблудишься - помогут выбраться. Сидя в кафе или маленьком ресторанчике, не удивляйся приглашению отведать национальное блюдо с соседнего столика. И уж точно неловко не выпить чаю из любезно предложенного чайничка.
Но все это - лишь сугубо мужские дела. Ханум - женщинам не место в этой нашей игре. И если даже ты сидишь в гостях у пригласившего тебя иранца, ты вряд ли увидишь его супругу. Лишь где-то там, за занавеской, мелькнет тонкая женская рука, с золотым браслетом на тонкой кисти и подаст новое блюдо мужу.
Однажды наша коллега-журналистка просто забыла покрыть платком длинные блондинистые волосы. Какое же недоумение это вызвало... Все произошло не в мечети, а в тегеранском зале заседаний. Даме моментально принесли темное покрывало. Хотел бы я знать, впрочем, чего там, конечно, знаю, что бы произошло, попытайся непонятно как разодетая женщина совершить нечто отличающееся от традиционного в святом для персов месте. Нет, только не это! Ведь жизнь должна продолжаться.
Понимаете, все очень тонко. Множество нюансов. Есть правила, обязательные для соблюдения. Они строги, не всегда нам, чужим, понятны. Но "здесь" и "там" резко отличаются друг от друга. Сейчас, сегодня в Иране принятое, прочно вписывается в свод мусульманских законов, быть может, естественных для страны, обратившейся после десятилетий власти Шаха к иным ценностям. Грани, тончайшие нити... Из них прочно соткано сегодняшнее, обретенное после долгих лет спокойное состояние души. И не осуждать, выстругивая и обтесывая под себя, а понимать: вот что требуется в нынешнюю пору, когда за грозной весной последовала тревожная осень.
Да, все изменяется, и быстро. Когда я заговорил на своем полузабытом фарси, худо-бедно заученным усилиями друга-переводчика Валеры больше 30 годков назад, то был, несмотря на поднятые брови, все-таки понят собеседниками. Познакомившись поближе, они не без колебаний решились осведомиться, когда учил язык: я употреблял выражения, которые теперь вычеркнуты из лексикона. Уж слишком рьяно выражал радость при появлении женщины, громко приветствовал ее, назвав красивой, да еще протянул, как раньше, руку. Зачем? Не надо. Слишком часто проскальзывает у меня словечко "да здравствует". Оно тоже из прошлых времен. Или вот еще. Раньше было принято пожелать молодому отцу поменьше детей для благополучной жизни. Сейчас звучит почти оскорблением.
Гуляя по любимому, столько раз исхоженному вдоль и поперек некогда просторному исфаганскому Чар баху, я почувствовал, что все время нахожусь если не в давке, то в густой, прямо молодежной, толпе. А почему? Молодых людей стало больше. По этому показателю Иран находится на первом месте в мире: четверть иранцев моложе 15 лет, а 40 миллионов - моложе 35. Ограничения рождаемости быть не может, и страна резко помолодела. После долгой войны с Ираком, где, как считается, Тегеран потерял 300 тысяч убитыми, рождение детей еще больше приветствуется. До революции 1978 года в Иране жили 36 миллионов, сейчас население выросло до почти 79, а к 2020 составит 82 миллиона! Иран превратился в крупнейшую страну региона.
Тронуло, с какой заботой тут относятся к инвалидам. На улице немало безногих людей в колясках. Среди них и те, кто бесстрашно сражался с Хусейном в ту войну. Босоногие, они бежали впереди танков по полям, усеянным иракскими минами. Выжившие возведены в ранг героев.
Устал от предсказаний и гаданий типа: когда же Израиль нападет на Иран и кто кого поддержит. Не надо этого делать: ни нападать, ни поддерживать. Ирак, и даже Афганистан, покажутся легкими авантюрами по сравнению с Ираном. По-прежнему знаком с иранцами. Не сказал бы, что все они ярые сторонники своего президента Махмуда Ахмадинежада или такие уж верные последователи ислама. Некоторых тяготит отсутствие светскости. Другие устали от суровейшего сухого закона и все равно нарушают. Хотя сегодня мне не приходилось испытывать это на практике ни разу. В прошлые же времена, даже в дни запрета, чужеземцы могли его обойти, заглянув в многочисленные армянские заведения, где мы постоянно сталкивались с американцами. Там белый напиток закрашивали темным соком и, словно отпуская грядущий грех, успокаивали: "Теперь Он не видит". И нас, и американцев это устраивало.
А сейчас заходит разговор с иранцами о возможной - да, именно так - войне, и настроение меняется. Оно не воинственное, а решительное. Люди разные, а ответ один: "Ирака в Иране никогда не получится". Не вступая в дискуссию, какое оружие в стране уже есть, а какое имеет шанс появиться, собеседники предрекают крах противнику. Война будет всеобщей, исключительно затяжной, и никакой пятой колонны на огромной территории не ожидается. Иран ждет поддержки почти от всех соседей. Религиозные убеждения, стараюсь писать об этом мягко, таковы, что смерть за правое дело будет желанной не только для фанатиков, истязающих себя цепями и плетьми. Так к чему все это?