Огромный кентавр зависает на стене, пуская меткие стрелы в тех, кто хочет проникнуть в этот волшебный и незримый для посторонних глаз мир, в котором живет слепая принцесса Иоланта. Его маленький бутафорский собрат на авансцене прикрывает ручками глаза, имитируя не-видимое, не-слышимое, сказочно-таинственное, что должно произойти на этой сцене. Средневековая прованская сказка о слепой принцессе Иоланте вдохновила Чайковского написать свою последнюю оперу на тему духовной сущности любви - преображающей, побеждающей обыденный мрак жизни, поднимающей души к небесному свету. Последним словом Чайковского было слово любви. И Дмитрий Бертман с художником Хартмутом Шегхоффером не отказались от его приподнятой патетики, разыграв сюжет "Иоланты" "во все времена" - и как современную лав-стори, и как романтическую легенду, и как тонкую духовную мистерию, пронизанную светом красоты. За прозрачным небесным экраном-занавесом с "зодиакальными" разводами открылся волшебный нереальный мир, страна чудес - с розовыми закатами и медленной рекой, с мокрыми водяными цветами и тонкими стволами деревьев, с детской каруселью, ностальгически вращающей деревянных лошадок, и лодкой-качелью, раскачивавшей, как маятник, душевные переживания героев. И этот застывший "пейзаж" "Иоланты", отсылающий к тонкой красоте прерафаэлизма, к панэстетизму модерна, к гипнотическим образам сновидений, заключает в себе метафору "искусственного рая", декоративного мира, в котором существует слепая Иоланта. Она не видит этой красоты, не знает о своей слепоте, зато внутренним зрением чувствует фальшь и искажение жизни, лишенной энергии любви.
У Евгения Бражника в оркестре шепот сумрачных, расползающихся диссонансами духовых, неожиданно преображающимися в "томление" вагнеровских аккордов, светящийся оркестровый колорит при появлении Иоланты, патетические наплывы крещендо на эмоциональных кульминациях. Оркестр собранный, легко трансформирующийся под сценические задачи. Не любят прекрасные девушки, двигающиеся как на полотнах Боттичелли или Габриеле Россетти, свою слепую подругу Иоланту. "Вот тебе лютики, вот васильки" - поют не приветливо, а с посылом: "подавись своими лютиками". Оркестр артикулирует эту новую интонацию. Но и Иоланта Людмилы Бодровой - не инертная незрячая, покорная судьбе. Ее ренессансный типаж врезается в плавную "живопись" спектакля, взрывая текучую сценическую вязь мятежной энергией. Иоланта сопротивляется, вырывается из цепких рук подруг, она жаждет перемен, чувствует грядущее, догадывается о существовании другого мира.
И мир этот врывается в неподвижный искусственный "рай" через дверь, охраняемую кентавром, через волшебный проем сказки, через порог мистерии. Герои оттуда, "с улицы" - в современных костюмах, в галстуках, с секьюрити. Один из них - король Рене (Алхас Ферзба), рвущий на груди рубашку и темпераментно призывающий Бога помочь его дочери. Он валится на колени, обряжается в "средневековье", изгоняет и возвращает сурового, как прокурор, врача Эбн-Хакиа (Николай Петренко), угрожает казнью открывшему правду Иоланте Водемону. Но сметающий все на своем пути вихрь перемен заносят на сцену появившиеся "с улицы" друзья - Роберт (Андрей Панкратов) и Водемон (Нажмиддин Мавлянов), отказавшиеся играть по фальшивым лекалам. Брутальный Роберт, жених Иоланты мгновенно атакует публику знаменитой арией, демонстрируя наколку на плече с изображением Матильды. Водемон пробуждает в Иоланте чувство неведомой ей любви. Она прозреет через эту любовь и спасется. В финале под ликование хора и оркестра они уйдут из "искусственного рая" Иоланты в реальную жизнь, а на заднике зажгутся не звезды вечности, а огни Нового Арбата. И кентавр не выпустит в них свою стрелу. Потому что знает: подлинное всегда одерживает победу над фальшью, а любовь способна творить чудеса. Труппа Детского музыкального театра имени Н.И. Сац доказала это.