Поделиться
Его "Метаморфозы" не только подарили сюжеты бесконечному количеству шедевров европейского искусства от "Ромео и Джульетты" до Иосифа Бродского, но и фундаментально вошли в школьное образование среднего европейца. Примерно так, как советские дети знали наизусть "Буревестник" и "Мать", каждый французский ребенок был знаком с историями Пирама и Фисбы, Нарцисса и Эха, Дедала и Икара.
О том, насколько им легче потом было читать Джойса, мы умолчим, но "Метаморфозы" Давида Бобе и Кирилла Серебренникова - проект, увидевший свет в конце октября на "Платформе" - молодая московская публика воспринимает с сосредоточенным пыхтением. Несмотря на то, что стихи Овидия, переведенного у нас тяжеловесным гекзаметром Сергея Шервинского, Римма Генкина превратила в прозу, придавшую эффект подлинности причудливым сказкам, а Валерий Печейкин сочинил новые тексты и нового персонажа, Полутварь, - разобраться со всеми богами греко-римского пантеона и их темными, кровожадными отношениями, не просто. Молодому французскому режиссеру Давиду Бобе, вышедшему из недр кинематографа и видеоарта, пришла в голову светлая мысль: перемешать все эти ужасы с жизнью современного мегаполиса - да хоть Москвы - и вывалить на сцену в виде новых метаморфоз.
Большой ангар проекта "Платформа", который придумал на "Винзаводе" Кирилл Серебренников, инсталлирован экраном и сеткой, по которой ползают, висят и замирают существа человеческого и иного рода. Персонажи Овидия и Печейкина поселяются среди обгоревших автомобильных скелетов, на фоне визуальных метаморфоз. Этот апокалиптический пейзаж дает созданию древнеримского поэта, возникшему в самом начале первого тысячелетия, новую перспективу, вдруг соединяя римский декаданс со смятением современного человека.
В ХIX веке Овидия презирали за риторику и выспренность. В ХХ почуяли, что римский трагический и опустошенный мир ближе современному человечеству, чем греческая классическая ясность, и об этом со всей ясностью дал понять Иосиф Бродский. Спектакль Бобе перевел эту ясность в плоскость театра.
Овидий перетолковывает греческие мифы, пытаясь увидеть в них подлинность психической жизни. У него Нарцисс влюбляется не в самого себя, но в свою умершую сестру, узнанную им в собственном отражении, а актеры "Седьмой студии" соединяют миф и боль в одно целое так, что вдруг вспоминаются страшные метаморфозы романа Джонатана Литтелла "Благоволительницы". Риналь Мухаметов и в Нарциссе, и в ободранном до костей Марсии слышит эту боль сползающего в бездну мира. Женщины превращаются в мужчин, чтобы навек защититься от насилия, жены скармливают детей мужьям, чтобы отомстить за изнасилованных сестер, мужчины и женщины любят только себя, либо - подобно эху - полностью теряются в другом существе. Сочиненный этюдным способом, в коллективных импровизациях, этот образ мятущегося мира закрепился в экспрессивной и трепетной пластике хореографа Делавалле Бидьефоно.
Страшные превращения души и плоти озвучены сумасшедшей африканской музыкой - это три конголезских музыканта, сопровождаемые хором молодых актеров, наполняют смертоносный мир звуками живой жизни, даря надежду, что человечество не вырождается - просто стоит на пороге новой метаморфозы.