Встреча Революции и Венеры - сюжет столь занимательный, что ему сегодня посвящают не только что выставки - тома исследований. Как известно, "Свобода приходит нагая". И похоже, что образ революции как стихии, вольной, как ветер, и очистительной, как мировой пожар, вдохновлял не только Блока. На выставке есть эффектная "Катька" (1918) Владимира Лебедева. На этом блистательном полотне вульгарная героиня приобретает почти театральную яркость, а картина - неожиданную, почти агрессивную экспрессивность. Другой пример - линогравюра (правда, уже 1926 года) Бориса Кустодиева "Матрос и милая". Фактически перед нами вариация на вечную тему "франт и модница". Но - с поправкой на время. Новый франт в бескозырке, надвинутой на лоб, идет под ручку с милой. В руке - роза, в зубах - папироска. Да и у "милой" - в пальчиках папироска, жест размашист и резок, а улыбка - вульгарна. Впрочем, художник не превращает лирическую тему в фарс - скорее, перед нами воплощение стихии. На листе - все в движении, все летит: облака и ленточка бескозырки, сумочка девицы и пояс юбки... Кустодиев явно рисует портрет героев времени. Тем показательнее, что время не захотело узнать себя в них.
Между прочим, не стали востребованы и другие образы кустодиевских гравюр - фольклорные. Попытки художника найти основу новой советской культуры в лубке, частушке ("Под милашкину гармошку...", "Земляничку я сбирала..."), опирающихся на крестьянскую культуру, явно не вписывались в политику модернизации страны. Но, похоже, дело было не только в том, что лирические образы частушек с ягодками-земляничками выглядели безнадежно устаревшими в новой индустриальной реальности первых пятилеток.
Как выяснилось, революция (не говоря уж о партии) и Венера - обе дамы властные, и не готовы были делить свою власть друг с другом. Оказалось, что у социалистической революции, помимо всех буржуинов, есть еще пара внутренних врагов: частная собственность и частная любовь. Причем довольно часто эти противники подвергались публичному бичеванию вместе. Как-то они были связаны в сознании. Об этом писал в своем дневнике в начале 1930-х Михаил Пришвин: "Характерно, что теперь при победе мужского начала "идеи", "дела", с особенной ненавистью революция устремилась в дело разрушения женственного мира, любви, материнства. Революция наша как-то без посредства теорий нащупала в этом женственном мире истоки различимости людей между собой и вместе с тем, конечно, и собственности, и таланта".
Спрашивается, что можно было противопоставить старорежимной Венере, воплощавшей стихийность чувства и неповторимую индивидуальность избранницы (или избранника)? Как минимум - одинаковость, взаимозаменяемость коллективной героини. Прежде всего - плакатной героини, которая должна была встать к станку. Героини, которая сводилась к функции, как механизм машины... Этим девушкам с плаката эротичность не к чему - она отвлекает от трудовых подвигов. Но любопытнее, что вместе с эротичностью за борт выбрасывалась индивидуальность. Именно на этом фоне потрясающее впечатление производят ню Владимира Лебедева. Ни одну из его натурщиц не спутаешь с другой. В виртуозных акварелях и рисунках нет просто "штудий обнаженной натуры". Он улавливает неповторимость жеста, грацию, тонкость фигур. Даже угловатость и полудетская сердитость, скрывающая смущение юной натурщицы, у него способны превратиться в точнейший психологический портрет. Я имею в виду его "Натурщицу" (1937).
Понятно, что эти создания, трепетные, беззащитные, были не теми героинями, которых время призывало с плакатов Дейнеки: "Работать, строить и не ныть. Нам к новой жизни путь указан. Атлетом можешь ты не быть, но физкультурником - обязан!". Если уж искать аналогий среди античных богинь, то на место ветреной Венеры приходила охотница Диана. Кажется, именно она появляется в строгой "Вузовке" Александра Самохвалова. Спортивной и подтянутой, с книжкой в руке, твердостью и уверенностью во взоре. Другим вариантом были маскулинные героини, востребованные на стройках пятилетки. В монументальных образах "Девушек Метростроя" (кто с лопатой, а кто - с отбойным молотком, не со сверлом даже!) Александр Самохвалов делает попытку примирить женственность и мощь, превращая своих героинь в статуи, похожие на атлантов. На их мощных плечах держится стройки нового времени.
Сотворение нового человека должно было - помимо прочего - избавить человечество от любовных трагедий. Так, Горький в статье в "Известиях" в декабре 1931 года писал: "...размышляя о любви, очень трудно допустить, что в обществе, организованном социалистически, размножение людей сохранит стихийные формы, полезные только паразитам...". Этот проект организованного счастья для всех не столько освободил женщину, сколько закабалил ее еще больше. Работница социндустрии стала рассматривать еще и как машина воспроизводства, чье право рожать превратилось в государственную обязанность.
Венера Советская оказалась меж двух огней. С одной стороны, ее клеймили "самкой", "мещанкой", с другой - требовали рождения новых солдат индустриализации. Насколько страшна и тяжела была жизнь наших бабушек, можно только догадываться. Чуть-чуть об этом напоминает выставка "Венера Советская" и… слова героини пьесы Афиногенова "Ложь", вычеркнутые из окончательной редакции: "Нежность! Забыли мы это слово, потеряли по дороге к социализму... Теперь нежность слюнтяйством зовут, мелкобуржуазным пережитком... а во мне нежности много, и гибнет она, как сухостой гниет… (...) коллективизация у нас только в деревне, а в личной жизни мы одинокими живем, друг перед другом прихорашиваемся, а на лицах у всех маски... И для всякого - собственная его жизнь - самое главное".