Поделиться
А я вспомнила, как в нижнетагильской ночи у порога одной из тюрем он сказал, что никогда не представляется "правозащитник". И на заключенных, и на тюремное начальство это действует удручающе, и перед ним могут закрыть нужные двери.
Абрамкин всегда говорил, что он автор и ведущий радиопередачи "Облака". Социологи подсчитали, что эту передачу, выходящую на "Радио России", слушают 25 процентов взрослых россиян.
Так кто же такой был Валерий Абрамкин? Ученик известного историка Михаила Гефтера, человек, знающий тюрьму и ее проблемы на экспертном уровне, безусловный медиатор и, конечно, верующий. Почти в каждом интервью он упоминал слова апостола Павла о "находящихся в узах", подчеркивал покровительство святых над трудностями человеческой судьбы.
Абрамкин закончил химико-технологический институт и в 70-х годах стал участвовать в выпуске знаменитых самиздатовских журналов "Воскресение" и "Поиски" (тогда это считалось антисоветсткой деятельностью). Поскольку прекратить выход журнала властям не удавалось, Валерий Абрамкин был объявлен заложником за выход очередного номера "Поисков" и в декабре 1979-го года арестован. Год провел в Бутырской тюрьме, а в октябре 1980-го года приговорен по ст. 190-1 к трем годам лишения свободы с отбыванием в лагере для уголовных преступников на Алтае.
Там он заболел туберкулезом и рядом других серьезных заболеваний. Благодаря протестам западных правозащитных организаций Абрамкин был освобожден по окончании второго срока без возбуждения еще одного дела.
В декабре 1985-го года он был направлен под надзор милиции в глухую деревню Тверской области, где работал в школе для умственно-отсталых детей. В Москву ему было разрешено вернуться в начале 1989-го года. В столице он вошел в Московскую Хельсинкскую Группу, создал неправительственную организацию "Тюрьма и Воля", которая в 1992 году преобразована в Центр содействия реформе уголовного правосудия.
Я не раз брала у него интервью, организовывала в газете "прямые линии" с ним, слушала его доклад на знаменитом семинаре известного интеллектуала Виталий Найшуля, ездила с ним по тюрьмам. Мы заходили, разговаривали с врачами, начальниками колоний, проходили по камерам, говорили с заключенными.
Абрамкин был сторонником "открытой тюрьмы", которую посещает общество, как это было в России до революции. Тогда даже в памятке для исповедующегося подсказывали такой грех: "не посещаю тюрьму". На Пасху самые законопослушные россияне пекли два праздничных пирога - один оставляли дома, другой несли в места заключения или в больницу для душевнобольных.
Абрамкин считал дореволюционную российскую пенитециарную систему одной из самых передовых и эффективных в мире, подчеркивал, что до революции сажали часто, но на короткие сроки. "Острастка и вразумление" - вот цель тюремного наказания. Кажется, именно он первый нашел эту формулу и любил ее повторять.
И российская тюрьма в значительной мере открывалась, в том числе и благодаря Абрамкину. Никогда не забуду, как в Екатеринбурге заводская кладовщица рассказывала, как стала ходить в тюрьму к зятю, ненадолго посаженному за то, что "сотоварищи" ограбил заводскую кассу, не выдержав задержек в зарплате. "Зять давно вышел, а я осталась в тюрьме", - говорила она, рассказывая, как собирала на родном заводе деньги на пироги заключенным, как поначалу ворчали ей вслед: "сиротам надо помогать, а не преступникам", и как потом переломилось у всех настроение. Я спросила, что ее больше всего потрясло? Она сказала, исповедь убийцы, долго и подробно выговаривающегося в разговоре с ней.
И Мишеля Фуко, и французских философов я первый раз полистала, когда ездила с Абрамкиным по тюрьмам. Фуко потрясающе писал о местах заключения, его лекции на эту тему в сто раз интереснее "Истории сексуальности".
Я не раз была у Абрамкина дома, наверное, приходила сверять интервью. И все, кто знакомился с Валерием, оказывались как-то с ним связанным. И мы, встречаясь на лестнице с Леной Борисовой, журналистом "Эксперта", говорили друг другу "О-О-О!", потому что мы познакомились в тюрьме, во время поездки с Абрамкиным, а это незримо роднило.
Помню, как мы ехали с ним в аэропорт после поездки по екатеринбургским тюрьмам, и он говорил: "Самое лучшее, это когда в тюремной камере появляется убийца". У меня вылезали глаза от удивления, а Абрамкин продолжал: "Убийцами очень часто оказываются люди с повышенном чувством справедливости, по горячности не рассчитавшие силу удара и убившие случайно. Когда такой убийца появлялся в камере, устанавливались очень хорошие справедливые отношения, хуже - если воры и мошенники лидировали".
Абрамкин улетел в Москву вечером, а у меня самолет был утром, я выпила в баре 50 грамм неразбавленного виски, чтобы чуть отодвинуть реальность тюрьмы, только что виденных лиц людей, "находящихся в узах" и долго гуляла возле аэровокзала. А через день почувствовала, что узел стресса и обиды, намертво завязавшийся в душе, после того, как барсеточники вырвали у меня, счастливой и доверчивой к миру девушки, сумку из рук, развязался сам собой. Повлияли разговоры с Абрамкиным.
Еще никогда не забуду рассказ про девочку в тюрьме, пережившую горькие насилия от сокамерниц, у нее на теле было выжжено слово "Епископ". Это была аббревиатура, зашифровавшая слова: "Если Позовешь И Сердцем Крикнешь, Отзовусь, Приду". Слова остались в памяти каким-то всечеловеческим паролем.