Экземпляр пьесы норвежского драматурга и писателя, лауреата Нобелевской премии (1903) Бьёрнстьерне Бьёрнсона "Иоганна" хранится в Музее МХАТ. Два тома (один - пьеса на немецком языке, другой - рукописный русский перевод) и чек на приобретение Станиславским этой пьесы 5 июня 1898 года. Вероятно, он думал ее ставить, и тот факт, что это случилось в самый год открытия Художественного театра, показался режиссеру Никола. Скорику достаточным, чтобы поставить спектакль. Его "Предчувствие "Чайки" - размышление о месте двух пьес в судьбе Художественного театра и шире - культуре Серебряного века. Но не только...
Маленький этот спектакль, сыгранный в знаменитом Онегинском зале дома Станиславского, оказался в тихой, неагрессивной конфронтации со всеми торжествами, посвященными великому реформатору театра. Во-первых, в нем нет ничего модного. Ни современного дизайна, ни современной музыки, ни современных актеров, ни перформативной эстетики. Все просто, студийно. Напряженная и темная ткань норвежской "новой драмы" смонтирована с фрагментами чеховской "Чайки", которые существуют на правах цитат и комментариев к только что сыгранному. Норвежская пьеса полна тех же трепетно пульсирующих связей с эпохой предчувствий и катастроф, эпохой формирования европейской интеллектуальной элиты, что и пьеса Чехова. Но Скорик благодаря "Чайке" обостряет тему обреченности, травмы, тоски, которую переживает новое поколение европейских художников на рубеже веков - в конце концов, тему декаданса, диалога старого и нового в искусстве.
И конечно, там, где чеховский фрагмент волнует легкой пунктирностью диалога, видно, какой огромный словесным массив нужен его предшественнику Бьёрнсону.
Николай Скорик, несмотря на изысканную тишину своих работ, был автором нескольких культовых спектаклей, среди которых "Дни Турбиных" с Еленой Майоровой, Романом Козаком, Дмитрием Брусникиным и Александром Феклистовым занимал особое место. А "Ундина" до сих пор остается лучшим детским мхатовским спектаклем со времен "Синей птицы". Он собрал в музее Станиславского своих учеников и актеров, с которыми работал многое годы.
В роли таинственной, томящейся невесты и пианистки Иоганны явилась в Москве одна из самых оригинальных и выдающихся актрис конца 80-х годов, звезда первых спектаклей Владимира Мирзоева Елена Брагина. Уехав вслед за Мирзоевым в Канаду и затем Америку, она продолжала там играть. Но, вернувшись в Москву, вновь явила себя как уникальная, ни на кого не похожая актриса - подлинная звезда. Ее странное, магическое, темное обаяние невозможно передать. Высокая, мощная и легкая как пантера, она движется величественно и импульсивно-нервно. Ее лицо, точно высеченное из камня, при этом обладает необычайной подвижностью. Ее парадоксальная игра вплетается в саму ткань издерганного, утонченного и декадентского рубежа двух прошлых веков, воскрешает природу европейской драмы той поры, а заодно и сам воздух времени. Необычайная, похожая то ли на Айседору Дункан, то ли на Пастернака, Елена Брагина возвращает в пространство отечественной сцены какой-то нездешний шик, масштаб личности, испарившийся за два десятилетия.
Вместе со всем ансамблем она воскрешает тот тип спектакля, в котором наводятся тонкие и ранящие мосты смыслов, в который погружаешься как водоворот, утягивающий тебя все глубже. Мать Иоганны, Агнессу, - болезненно-потерянную и утонченную женщину - играет Римма Коростылева, ее дядю - Сергей Насибов, ее жениха - Игорь Стаценко, ее импресарио - Аркадий Резников, ее Поэта - Артем Каминский.
Странное чувство не покидает вас, когда вы выходите в заснеженный двор усадьбы - точно вернулся на 30 лет назад, где нежно и просто творились глубокие и небанальные работы. И острое желание пережить еще хотя бы одну такую встречу.