Поделиться
Переполненный малый зал Центрального дома литераторов, казалось, не вместит всех пришедших на гражданскую панихиду. Она длилась более двух часов и стала походить на знаменитый семинар Григория Померанца и Зинаиды Миркиной, который проходил в Доме меценатов.
Однажды, после показа по каналу "Культура" бесед с Григорием Соломоновичем, семинар пережил невиданный приток слушателей, толпа поклонников встречала знаменитую пару у входа в Дом меценатов, люди старались прикоснуться к Померанцу, ощутить - вот это он. Он, конечно, был интеллектуальной звездой эпохи, но он был и больше, чем звезда. Судьба (тяжелая - война, ранение, лагерь, смерть первой жены Ирины Муравьевой, после ухода которой ему не хотелось жить) выкроила каким-то невероятно точным кроем личность огромной глубины, мышление искрящейся точности и мировоззренческую независимость.
При этом никакого тебе постамента - равность разговора, глаза в глаза, отзывчивость на любую попытку глубокого отношения. Однажды после семинара к нему подошел человек из Белгорода: "У меня к вам вопрос, можно я напишу вам письмо?" "Конечно", - сказал Померанц и прислал обстоятельнейший ответ на те мировоззренческие вопросы, которые задавал ему собеседник.
Поскольку автору этих строк повезло не только брать у него интервью и дергать его на многочисленные актуальные газетные комментарии (от которых он, кстати, никогда не отказывался), но однажды по случаю привезти его домой и напоить молоком и побывать у них с Зинаидой Александровной на даче в Кратово, то вчерашнее прощание было для меня личным и оставило, как и все общение с ним, ощущение гармонии. Кладешь цветы у гроба, кланяешься, всматриваешься, расставаясь, во всегда изменяемое смертью лицо, и вдруг вот он знакомый, вдохновенный, чуть похожий на мандельштамовский профиль.
- Все-таки светлое это прощание, - говорит старый друг и вспоминает, что статья Григория Померанца "О нравственном облике исторической личности" была первым попавшим ему в руки в 70-е годы "самиздатом": "Я ее читал и читал, читал и читал, пока не выучил наизусть".
Его философские тексты действительно в чем-то сродни поэзии, и это была поэзия мысли.
Кто-то на панихиде процитировал его знаменитое, почти афоризмом ставшее изречение, что лучшее во всяком деле место - не первое, а второе. "Потому что на первом у него был Бог", - добавляет еще кто-то из близко его знавших. Григорий Соломонович был верующим человеком, христианином. При этом, как подчеркивали прощавшиеся, умел подниматься и смотреть на мир поверх барьеров - культурных, национальных, религиозных, - чтобы видеть суть.
- Он был человеком абсолютной открытости, - сказала о нем в прощальном слове его жена, поэт Зинаида Миркина. - Каждое его слово было исповедью.
Такая открытость - редкость. Недаром проститься с Григорием Соломоновичем приехали друзья и почитатели из Санкт-Петербурга, Харькова, Белгорода.
- Спасибо за счастье быть вашим современником, - произнес кто-то в самом конце гражданской панихиды.