Взятие Дрездена Денисовым начальство назвало преступлением из-за гордыни

Такого произведения нет, но оно могло бы быть.

В 1813 году офицер казачьей кавалерии Александр Алябьев имел честь быть ближайшим сподвижником Дениса Давыдова в зарубежном походе русской армии. К тому времени будущий автор "Соловья" участвовал во многих боях и за свою храбрость был награжден орденами.

Давыдов всегда старался избегать лишних жертв. Когда его казачий отряд подошел к Дрездену (к той его части на правом берегу, что называлась "новой"), выяснилось, что маршал Даву отвел свои основные части за реку, в Альтштадт (Старый Город). В новом оставались три тысячи французских солдат и местный гарнизон. Давыдов, не дожидаясь подхода главных сил, решил добиться капитуляции хитростью.

Денис Васильевич приказал казакам разжечь на берегу Эльбы множество костров, создавая впечатление, что к городу подошло несметное войско. Утром 10 марта 1813 года он послал к бургомистру Дрездена парламентера, который объявил, что русские готовы к штурму, но, памятуя о благе горожан и художественных сокровищах столицы Саксонии, не лучше ли решить дело миром. Бургомистр согласился, что рисковать уникальной коллекцией фарфора и картин ради французского узурпатора не стоит, и отдал половину города без боя.

 

герой Отечественной войны 1812 года поэт Денис Давыдов. Фото: Архив "РГ"

 

Как вспоминал потом Давыдов, "в полдень вся моя партия села на коней и по предписанному мною порядку вступила в ворота укрепления. Тут стоял гарнизон. Он отдал честь, сделав на караул при барабанном бое... Я благодарил гарнизон легким приподнятием шапки... Мы двинулись вперед, и песенники залились: "Растоскуйся, моя сударушка!.."

Погода была прелестная. Число любопытных невероятно. На всей большой улице не оставалось пустого места. Во всех окошках двух- и трехэтажных домов торчали головы; крыши усеяны были народом. Иные махали платками, другие бросали шляпы на воздух...".

Давыдов вправе был ожидать одобрения от командования (тем более что он вошел в Дрезден с разрешения командующего кавалерией авангарда), но вместо этого на его голову посыпались шишки. Оказалось, что освободителем столицы Саксонии видел себя генерал Ф. Винцингероде. Перемирие с неприятелем, которое сберегло столько жизней, он назвал государственным преступлением. Давыдова отставили от командования и отправили в Петербург для "примерного наказания".

Эта история с Дрезденом стала настолько тяжелым ударом для Дениса Васильевича, что и четверть века спустя (в мае 1836 года) в письме А.С. Пушкину Давыдов пишет, что до сих пор чувствует себя "в дураках от этого проклятого городишка...".

А вот как Денис Васильевич вспоминает о вынужденном расставании с боевыми товарищами в своих записках: "Кто когда-нибудь отрываем был от подчиненных своих, с которыми так долго разделял он и голод, и холод, и радость, и горе, и труды, и опасности, - тот поймет волнения души моей... Я расставался уже не с подчиненными: я оставлял сына в каждом гусаре, в каждом казаке. О, как черствый сухарь на биваке, запах жженого пороха и купель кровавая роднят людей между собою! Пятьсот человек рыдало, провожая меня...".

Денис Васильевич, кажется, хватил тут лишнего. Пятьсот закаленных бойцов, может, и рыдали про себя, но разделить участь командира вызвался лишь Алябьев, раненный в руку при взятии старой части Дрездена. "Алябьев поехал со мною; служба представляла ему случай к отличию и к награждениям, езда со мною - одну душевную благодарность мою; он избрал последнее...".

К счастью для друзей, начальство ограничилось строгим внушением и вскоре Давыдову дали Ахтырский полк, куда тут же перешел Алябьев. Вместе они участвовали в знаменитой битве народов при Лейпциге и дошли до Парижа.

Как сложилась судьба Александра Александровича Алябьева после войны? Он отслужил в разных полках еще почти десять лет и в 1823 году вышел в отставку в чине подполковника. 24 февраля 1825 года во время картежной игры Алябьев вспылил и дал пощечину человеку, заподозренному в шулерстве. Через три дня этот человек скончался. Алябьев был арестован, лишен дворянского звания, чинов, орденов и имущества. Три года находился в заключении без суда и следствия, а потом был отправлен в Сибирь. Ссылку он отбывал в своем родном городе Тобольске, в стенах мужского Знаменского монастыря.

Жизнь его трагически надломилась. Но если бы не этот надлом, то, очевидно, Александр Алябьев не остался бы в истории русской музыки как один из первых профессиональных композиторов. Не было бы и "Соловья", написанного в заключении на стихи Антона Дельвига (всего же Алябьеву принадлежат 160 романсов на стихи русских поэтов!). И уж точно не было бы его церковной музыки - трех литургий и всенощного бдения. "Литургию св. Иоанна Златоуста ре-минор для мужского хора" композитор посвятил любимому человеку - Екатерине Александровне Офросимовой, урожденной Римской-Корсаковой. После смерти композитора она подарила рукопись литургии Троице-Сергиевой лавре. Издана эта рукопись была лишь в 2002 году.

В прошлом году Россия не заметила 225-летнего юбилея Алябьева. На конференции, посвященной композитору (она проходила в Доме Пашкова в Москве), присутствовало от силы тридцать человек. Некоторые произведения композитора - в частности, две его литургии - до сих пор не изданы. Диски с музыкой Алябьева найти нелегко, тогда как в Париже такой диск вышел. В аннотации Алябьев назван "русским Россини".