Если предыдущая картина Александра Зельдовича "Москва" отражала умонастроения в лишенном идеалов обществе 90-х, то "Мишень" - снайперское попадание в сердцевину идеалов "нулевых", которые на поверку гнилы и рассыпаются при первом испытании жизнью. Сценарий, снова написанный режиссером в союзе с Владимиром Сорокиным, предлагает нам подобие лабораторного опыта - вычленяет тенденции и проецирует их в близкое будущее. Авторов интересует тотальная подмена духовных идеалов материальными, они видят здесь ту дьявольщину, что губит не только Россию, но и цивилизацию.
Герои "Мишени" - из "сильных мира сего", те, кому эта жизнь принадлежит: "Только руку протяни - и все твое". Но счастья нет: ушла острота жизни, любви, секса. Стареем? Но и от старости у богатых есть средство: можно слетать на Алтай, где с советских времен остался - "только вертолетом можно долететь" - заброшенный космический объект, концентрат энергии, способной остановить ток жизни, законсервировать ее, убить старость в зародыше. Герои туда слетают, отнюхают юности, вернутся вечно молодыми, и то, что с ними будет происходить, составит сюжет трехчасовой кинофантазии. Внимательный зритель рассмотрит в ней мотивы ключевых сюжетов мировой культуры, от "Фауста" и "Средства Макропулоса" до "Портрета Дориана Грея", от запаянных душ Антониони до "Анны Карениной", от точно спародированных дизайнерских киноутопий 60-х до пещерных оргий Босха и Феллини. Полноправным соавтором фильма в этом смысле выступил и композитор Леонид Десятников, мастер музыкальных коллажей и виртуозных стилизаций: он умеет заставить нас услышать Вагнера, не цитируя ни одного мелодического оборота. Его саундтрек к "Мишени", как и некогда саундтрек к "Москве", - событие в киномузыке, которое заслуживает отдельного анализа.
Лента строится по классической схеме: блестяще стилизованная дизайнерская экспозиция ошеломит чистотой красок и очищенностью быта, за ней последует фантастическая завязка с "лабораторным опытом". Наконец, в третьем и главном акте фантасмагории мы насладимся последствиями этого опыта, когда обессмысленная жизнь приводит героев к распаду и краху - утопия с угрожающим треском опрокинется в антиутопию. Соответственную траекторию описывает и стилистика изображения, где стерилизация любых признаков жизнедеятельности на старте картины постепенно переходит в сплошное месиво продуктов этой жизнедеятельности: Сорокин с его фирменными, некогда скандальными метафорами здесь чувствуется в каждой фразе.
Такую эволюцию вычерчивают все персонажи - приходят к своему личному краху. Вот телестар, блестящее создание Данилы Козловского, - гранд-кокетун, гибрид Парфенова с Малаховым, заводной пластмассовый пупс, взбивающий кровавые коктейли. Первый канал должен бросить к ногам Зельдовича все богатства, чтобы заполучить подобное суперзрелище жанра "вам и не снилось" - апофеоз гламурного одичания, модернизированный "пир Тримальхиона" из Феллини. Фильм собрал интернациональную команду отличных актеров, от англичанки Джастин Уоделл и сербки Даниэлы Стоянович до Нины Лощининой, органично играющей 52-летнюю молодуху, и новобранца Василия Кищенко в роли живой машины для мафиозных разборок и секса.
Метафор в фильме много, он из них состоит, и считывание смыслов - дополнительный захватывающий сюжет. В герое Максима Суханова, министре недр, сконцентрировано сознание страны-вампира, способной только высасывать все, что плохо лежит, но категорически неспособной что-либо создать своими руками. Метафора легко и изящно доводится до абсурдной грани: концентратом добра и зла становятся минералы - "добрые" и "злые". Сама извечная схватка добра и зла выводится на современный уровень цинического практицизма: обе категории можно измерить в процентах, надев специальные очки.
Как и в предыдущем фильме Зельдовича, Москва освобождена от людей - ни тебе отдельных личностей, ни толпящейся человеческой массы. По стерильным автострадам катят стерильные коробочки трейлеров, их приветствуют стерильные рекламы тотализаторов Sivka Burka. А человеческий мир в этой части фильма представлен либо ухоженной "элитой" с рекламы Chanel, либо тарантинистыми мафиози в темных очках - прямиком из голливудских "крими". На Алтае нам попадутся новые человеческие особи: это люди "из народа", уже отведавшие сладкого зелья вечной молодости - "народ для разврата собрался!". И, наконец, в третьей, самой метражной, части фильма Москва постепенно наполнится субъектами бомжеватого вида, пирующими в босховских "садах райских наслаждений". Задавать здесь авторам подозрительные вопросы типа "А где у вас Россия здоровая, жаждущая перемен?" - бесполезно. Потому что, во-первых, здоровье нынче в дефиците, а во-вторых, перед нами вымерший киножанр, приспособленный не отражать жизнь в ее натуральных формах, а отбирать из нее сущностное - чтобы явить тенденцию. Александр Зельдович признает, что реальность, скорее всего, устремится в другое, еще более жуткое русло, но основа проблемы та же: голод души не утолить в супермаркете, материальное благополучие может похоронить человека заживо, а бешеная, животная, "бессмысленная и беспощадная" страсть неспособна вернуть в мир любовь. Иррациональность въелась в подкорку этой сугубо рациональной, на взгляд, жизни, и она эту мотыльковую жизнь убивает (для непонятливых образ убитого мотылька заботливо подложат в финале).
Картина завораживает, гипнотизирует, вовлекает в свой мир, не отпускает, раздражает перенасыщенностью раствора и шокирует многослойностью всеобщего "обжорного декаданса". А главное, сражает тем, что - не возразишь, не парируешь авторские инвективы оптимистичным благодушием: все - правда, все - созвучно собственным вполне апокалиптическим ожиданиям. От трио Зельдович - Сорокин - Десятникова теперь ждешь только фильмов концептуальных, по которым в какой-нибудь постцивилизации будут, как по кости мамонта, судить о недугах общества времен Великой Агонии.