Поделиться
Когда софиты погасли, микрофоны выключились, ажиотаж схлынул и герои потеряли высокие рейтинги, я купила билет в город Гдов, чтобы разобраться в этой истории и судьбе героев. Кто ждет сенсаций, может дальше не читать.
Глава Гдовского района полжизни плавал в Арктике. Я ждала очень мужского разговора со "вторым Конецким" - про драматичную судьбу Юлии Кузьминой. Но он, бросив коротко "не подходите - заражу - грипп", закрыл за собой дверь.
Город - от народа до элиты - считал, что глава выведен из строя не гриппом, а основным сюжетом его начальственной деятельности - продажей побережья Чудского озера за сущие копейки близкому родственнику. И все, обсуждая местный "сердюковгейт", повторяли: и ведь сидит - не сняли.
Руку на пульсе истории Юлии Кузьминой держат его зам и помощник по социальным вопросам - обе женщины.
- Мы ее 4 раза рассматривали на комиссии по делам несовершеннолетних за плохое обращение с детьми - неслежение, невоспитание, - замглавы Арина Фирсова листает протокол.
Картина вырисовывается такая: приходит проверка, в доме маленький Максим, первый сын Юлии, и ее нетрезвая мать. Бабушка говорит, что мать неизвестно где. Через страницу - подробное объяснение Юлии: ездила на работу в Ленинградскую область, работала поваром.
Работы в Гдове почти нет. Жизнь здесь сокращается как шагреневая кожа - население, производство, рабочие места, смертность выше рождаемости.
- Нормативно-подушевое финансирование режет малые города, правительство сосредоточилось на больших, - жалуется помощник главы Татьяна Рюрикова.
Среди тех, кто приезжает в район, - матери. Потому что в районе-дыре дешевое жилье - по размеру "материнского капитала". Но это часто горе-матери. У одной из таких матерей была недавно проверка: в доме - беспорядок, еды нормальной нет.
- Отругали, но помогли. Порядка прибавилось, - рассказывает Арина Фирсова.
- А с Кузьминой так говорили?
- Мы не раз рассматривали ее на комиссии. Можно же было сообразить, что ее ожидает.
Впрочем, Арина Владимировна догадывается, о чем я, и рассказывает со слезами на глазах, как несколько лет назад она работала в доме ребенка, где первое время содержатся отнятые у проблемных матерей дети. И вот однажды ей надо было ехать в деревню забирать такого.
- Я приехала, и мне показалось, что отец - не пропащий. Я взяла фотографию мальчишки, положила на стол, рядом поставила полбутылки водки, села напротив и сказала: выбирай. Он долго сидел молча. А потом сказал: выбрал. Бросил пить, уехал жить в другое место и прекрасно воспитывает мальчика.
Но к Юлии Кузьминой никто из начальства не приближался на неформальное расстояние.
В опеке одна из сотрудниц сразу не выдерживает: "Идемте, посмотрите, как я живу, и поймете, похожа ли я на торговку чужим суррогатным материнством, как говорит Кузьмина!"
А остальные, ссылаясь на то, что разговоры с журналистами им запретила полиция до окончания следственной проверки их участия в усыновлении братьев Кузьминых, выразительно молчат. Я почти без риска ошибиться перевожу их молчание на язык слов.
- Если бы вы были гуманнее, у вас бы тут дети гибли?
И по глазам вижу, что перевод верный.
Но когда из моих уст звучит вопрос: а нельзя ли тогда было или сейчас как-то по-человечески поддержать Юлю - я вижу, что это переводу на их понимание не подлежит.
Чтобы поговорить в гдовской полиции с инспектором по делам несовершеннолетних, от меня требуют разрешения из Пскова, а Псков - из Москвы. Ужасаясь абсурду этих правил, обедаю в местном кафетерии в компании собачки - старенького спаниеля.
- Брошенный, - спрашиваю у посетителей, угощая грустного пса котлетой.
- Да нет, домашний. Но живет хуже брошенного. Хозяйка, между прочим, в комиссии по делам несовершеннолетних работает.
- Я очень хотела родить этих детей. Мне все твердили: делай аборт, я отказывалась.
У меня не было молока, выкармливала их смесью. Денег не хватало. Пришла в аптеку за положенной помощью, как на меня там смотрели! Больше месяца ждала эту тысячу рублей! Брала у родственников коровье молоко, кашки на нем делала. Максимка терпеть не мог геркулес, а рис и манку любил. И бананы. Чмокал, когда видел, что иду с бананом. Яблоки не любил и огурцы. А помидоры любил. И мармелад. Купаться любил. А еще любил, когда я стирала и брызги летели. А Кирилл любил на качелях со мной качаться.
Первый раз комиссия ко мне приехала на праздник какой-то. Я была выпивши, но не пьяная. И мне Галина Юрьевна из комиссии по делам несовершеннолетних велела прийти. Я пришла, написала объяснительную. Она - мне: Юля, так нельзя делать. Я - ей: ну я же выпила лишь 2 стакана пива. Ребенок накормлен, одет. Через месяц вызвали на комиссию и дали 300 рублей штрафа.
А потом с деньгами совсем плохо стало. И я по звонку подруги "есть работа" поехала хоть что-то подзаработать. Максимку оставила с матерью, сказала: только не пей! Вернулась, купила Максиму бананы, йогурт, детскую смесь, молоко. А дома мать понурая: "Максимку увезла опека, я пьяная была".
Пошли в больницу, где содержатся дети. Максимка от бабушки шарахнулся, а мне обрадовался. Разрешили его покормить. А затем перестали пускать к сыну. А я с медсестрой договорилась и прошла. Но его вскоре увезли в Печоры.
А с Кириллом мне Оксана Николаевна предлагала стать "суррогатной матерью", говорила, что на примете есть семья, которая не может иметь детей. (Юля считает, что "суррогатное материнство" - это еще во чреве уступить своего ребенка другим. - Прим. ред.). Говорила, мы тебе тогда Максима отдадим и тревожить не будем. Я отказалась. Кирилл оказался косолапеньким. Мне сразу в роддоме сказали: можешь отказаться. Я ответила: нет. Массировала ему ножку в ванночке.
Я считаю, что поводом отобрать Кирилла стало письмо отца Максима (у детей - разные отцы) о том, что я плохая мать. А его мама Анна Петровна, наоборот, меня все время поддерживала. И когда Максимку увезли в Печоры, была против. Мы с ней звонили туда раза по три в месяц.
Когда у меня забирали Кирилла, они его у меня из рук вырывали. Галина Юрьевна меня толкнула, я головой об печку. Пока он был в гдовской больнице, я каждую из 10 ночей договаривалась с санитаркой и спала с ним. Когда его забрали, я порезала себе вены.
В Печорах добрым человеком была Екатерина Николаевна, она подносила детей к телефону погулькать мне, рассказывала, как мальчики играют, что едят, их поселили вместе и они понравились друг другу. Мы с Анной Петровной, бабушкой Максима, все время рвались поехать к ним, но нам отвечали: нет, карантин, нельзя.
Все теперь ставят мне в упрек, почему я не попыталась восстановиться в материнских правах, но мне Оксана Николаевна однозначно сказала: пока у тебя прописки и официальной работы не будет - можешь не обращаться. А где взять в Гдове официальную работу? Но я все равно к ней ходила несколько раз, а она отвечала: подожди. А потом я узнала, что Максима и Кирилла усыновили.
А следователь московский мне недавно сказал, что мне можно было дать шанс и попытаться помочь.
Дом Юлиной бабушки. Свет отрезан. Замок сломан. Сарай без дров. Дом принадлежит Юлиной матери Светлане, где она находится сейчас, не ясно. С виду разгром, мебель с отломанными дверцами. А след уюта еще "читается" сквозь разруху.
Соседка словоохотлива, как украинские крестьянки в мультфильмах.
- Когда Юлькины мать и отец продали дом в деревне, новые хозяева стали вычерпывать туалет и нашли младенца с кирпичом на шее. На Юлькину мать завели дело. Но потом вроде установили, что младенец не родившийся, позднеабортированный. И вот я спрашиваю у соседки: а правда, что твоя дочь утопила в болоте 4 младенцев? А она мне: "Ну что ты! Нет, конечно. Только двух". Юлины бабушка с дедушкой были хорошие люди. Только Светка, их дочь, пила, и Юлька с нею с младых лет. Мужик один моему мужу хвалился, что спал и с матерью, и с дочерью. Знаете, кто ему больше понравился?
Кофе в грязном стакане кажется чистым, по сравнению с тошнотворностью этой конфиденциальности.
- Так вы все-таки Юльку ищете? - всплескивается хозяйка, поняв что я не дослушаю плотную исповедь чужих грехов. - А почему нам никто за интервью не платит?
Интернет диагностически заметил: биомать Максима Кузьмина подсела на телевизионную иглу. Ошибся - на эту иглу подсел весь уличный Гдов.
На улице, на морозе, на воздухе, стекленеющем от чистоты, еще одна потенциальная собеседница издалека, как меха гармони, растягивает свое возмущение: "Да почему ж эти треклятые тележурналисты меня не показали?!" Бывший совхозный ветврач Нина Серова была соседкой Юлиной мамы по многоквартирному дому. Но она живет на порядочной половине дома, где чистые квартиры, ухоженные дети. А Юлькина мать квартиру задешево продала, пила, мужиков водила, и с Юлькой с 12 лет спят мужики. Девчонка однажды сиганула со второго этажа!
- А давайте, - предлагаю собеседнице, - посадим мужчин, которые с 12-летней Юлькой жили. Вы мне три фамилии назвали... Они же педофилы! Я из Москвы помогу, чтобы дело не закрыли.
Трехсекундная пауза. И будто иголка на пластинке перепрыгнула на другую дорожку.
- Все-таки в том, что Юлька такая, не она сама виновата, а мать ее...
Приехавшие из Эстонии Юлькины бабка с дедом работали, слыли зажиточными. Все сломалось на Юлькиной матери. Она пила. Почему? Версия улицы - родители в ней души не чаяли. Но вообще-то от нечаянья души может вырасти и нобелевский лауреат. Где сейчас Юлина мать, никто не знает. По весне нашли труп, Юльку возили на опознание. А еще у Юли этим летом повесился брат.
Юлин отец Андрей тоже больше всего недоволен журналистами.
- Чего приехали? Сказали же: американцы не отдадут Кирилла.
Речь о его внуке, а он говорит так, будто делает ставку в букмекерской конторе: отдадут- не отдадут.
Его вторая жена Галя, показавшаяся мне одним из самых участливых людей этого города, рассказала, что когда Печорский дом ребенка обратился к ним с вопросом об усыновлении Юлькиных детей, она сказала Андрею: может, возьмем? Он отказался.
Этический приговор отца дочери лишен всякого сантимента: тюрьмы пожизненной она заслуживает.
- Пусть погибает! - Жена Юлькиного дяди, подвозившего меня до гостиницы, настойчиво отвечает на вопрос, который я не ставила.
- А что в ней конкретно такого, за что ей хочется пожелать погибели?
- Дашь одежду - носит, пока не загрязнит. Привезешь рыбы, будет лежать в тазу, пока не протухнет. На кладбище к брату - без венка! - с тремя живыми цветочками...
Юлю мы проискали полвечера. Две версии маниакально довлели в разговорах: "За ней приезжал "сам Малахов" и увез ее в Москву" и "В соседнем райцентре нашли мертвую женщину, и Юльку снова увезли на опознание: не мать ли?"
- Город меня не любит. На улице подходят незнакомые люди с проклятиями. Родилась я не в Гдове, в деревне. У нас дом был свой, большой, в комнатах можно было на велосипеде кататься. И веранда большая. Папа часто на маму руку поднимал. И нам тоже доставалось. Однажды на Новый год он нас поставил в угол вместе с мамой, и мы простояли весь праздник.
Когда Илюша повесился, он говорил мне: давай, иди и ты вешайся.
Когда мы жили в деревне, маму собирались лишить родительских прав за выпивку, и нас приезжали забирать, так я как вцепилась в мать: нет! А когда отец от нас ушел, мать жить не хотела, и травиться, и вешаться пыталась, мы с Ильей возле нее дежурили.
Сейчас мама оставила в Гдове дочку от предпоследнего мужа, Алинку, ей 9 лет, мы с ней очень любим друг друга, и уехала с последним мужем в другой райцентр. А потом меня повезли туда опознавать утопленницу. Но мама не могла надеть мини-юбку, и прививки на руке у нее было три, а не одна. А все вокруг говорили "не опознала мать, потому что пожалела деньги на похороны". Но ведь когда Илюша повесился, я давала деньги на машину, чтобы мама приехала на похороны.
Когда Юля и Владимир, поскандалив в поезде, добрались в Гдов, в первую же ночь, на квартиру, снятую за деньги, по их рассказам, ворвались местные молодчики и избили их, требуя 200 тысяч, якобы полученных ими на ТВ. Корреспондент ВГТРК Яна Егиазарова в разговоре со мной подтвердила, что наутро они были в синяках.
А затем их ждало увольнение Володи с работы. Интернет забит ссылками на слова "президента" базы отдыха Усовича: работал неофициально, без трудовой. Но было что-то странное в этом вердикте. Во-первых, непохоже было, что на этой базе все трудятся строго по трудовым книжкам. А во-вторых, ну напились твои сотрудники в поезде, плохо, конечно, но уволить их тут же с работы?! В городе, где непьющие наперечет! Подвозивший меня с этой базы шофер сказал, что главная тема в их городе - как спивается молодежь, причем хорошая. Вот не так давно умер недостроивший единственную городскую гостиницу инвестор, тоже пил.
Я себе представляла, что директор базы, как взрослый мужик, посадит телегероев перед собой и скажет: вы что, офигели, на всю страну заявили, что хотите вернуть из Америки Юлиного сына, а сами что творите! И будет строить с ними планы, хоть на время поддерживающие их благие намерения.
Но было по-другому. Героям телерепортажей "президент" базы сказал: все журналисты идут к вам на интервью через меня. И как выяснилось потом, не бесплатно. "Президент" базы соорудил на этой истории вряд ли облагаемый налогом и записанный в его трудовую книжку PR-бизнес. Владимир удивился "с чего это?" и - был уволен.
А когда журналисты ВГТРК спешно увозили побитых Юлию и Владимира в соседний поселок, на них, заодно с "телегероями", с кулаками набросились соседи Юлии.
Годность или негодность родной матери Кирилла Кузьмина к тому, чтобы ей его вернуть, никак не зачеркивает другую тему - человеческое и профессиональное качество тех, кто проставляет ей сегодня гибельные оценки.
Только старый гдовский коммунист, поэт и журналист Сергей Иванович Каширин, с необыкновенным волнением говорил, что Юля еще ребенок и ее ему жалко. У него в войну погибли отец и мать, он один поднял оставшихся сиротами братьев и сестер. А по возвращении московский священник Владимир Петровский, хороший духовник, неожиданно сказал, что самую сильную в жизни исповедь услышал от женщины, оставившей в юности ребенка в роддоме.
- Мне позвонила подруга и сказала: "Юль, только ты не расстраивайся, может, это все не правда, но в США убили усыновленного из России мальчика. И его зовут Максим Кузьмин". А мне-то говорили, что моих сыновей усыновили родители из Пскова.
А потом увидела лицо Максимки - с этими страшными синяками возле глаз. Володя говорит, что я была окаменевшая и то синела, то белела. Приехали журналисты, сняли меня плачущую и выложили кадры в Интернете. Помогли написать письмо Астахову. Позвали на "Прямой эфир" в Москву.
После в поезде мы, поговорив с соседом, пошли в ресторан поужинать. Поели, выпили, но не так уж сильно, и не виски. И там один человек "забарогозил", охрана его в наручники и начала жестоко избивать. Вовка полез заступаться, и его скрутили. Нас ссадили, допросили в полиции, составили протокол, а потом вызвали нам такси.
Есть три версии, объясняющие ход последних событий жизни Юлии Кузьминой. Первая - она негодная мать, и вся история с ее вытаскиванием на ТВ ничем, кроме желания получить в ее лице "козырь" в международном конфликте вокруг американского усыновления российских детей, не продиктована. Сняли, убедились, что козырь облинял, и бросили пропадать. И - публика в Интернете зла, как на гдовской улице, - туда ей и дорога.
Вторая версия - Печерский дом ребенка, активно занятый иностранным усыновлением, впустил в эту историю немалые деньги, и Юлю Кузьмину взяли на мушку. Ее детей "пасли" как кандидатов на международное усыновление. Не прибегая к положительным мерам воздействия, ее быстренько лишили родительских прав и за деньги добились всех необходимых согласий и отказов. Сейчас Следственный комитет ведет проверку, и следы таких действий, если они были, должны быть обнаружены.
А третья, самая рутинная, пока выглядит самой реалистичной.
- Органы опеки, с тех пор как они перешли в федеральное подчинение, - объясняла мне помощник главы района Татьяна Рюрикова, - все находятся в районе. Мы раньше старались, чтобы работник опеки жил рядом и хорошо знал, где уж точно пора отбирать детей, а где надо оказать помощь.
И тогда Юлина история - результат слишком "дальнего прицела" при защите детей.
Сейчас, когда практика ювенальной защиты входит в нашу жизнь, мы должны понимать, что это за практика. Уже ясно, что механизм принятия решения об изъятии детей из проблемной семьи должен быть очень хорошо прописан и включать прежде всего меры помощи семье. На этом, кстати, настаивает сегодня и Церковь. Спасать не детей, но семью. Бывают случаи, когда не спасешь. Но всякий раз это надо хорошо понимать и серьезно обосновывать. А не гильотинно отсекать детей от матерей, швыряя их об печку.
И когда дед так трагично усыновленных в Америку внуков подчеркнуто хладнокровно отвечает "Горе - это лишь когда зарплату не платят", то ясно понимаешь, что мы путаем хваленый холод европейской рациональности с бесстыдством местного жестокосердия.
Сейчас Юлия Кузьмина в состоянии, которое писатель Мария Арбатова точно назвала "Золушка после 12". Телевизионщики уехали, работы нет, в разбитом бабкином доме отрезано электричество.
Но из деревни Каменный Конец приехал настоятель Никольского храма отец Василий (Бойко). Он увез их с Володей к себе, дал жилье и работу. последнее смс от них было почти счастливым: мы топим печь!
В Москве мы создаем что-то вроде "общества сочувствия Юлии Кузьминой" - журналист Яна Егиазарова, писатели Юрий Поляков и Мария Арбатова... Приглашаем всех. Мне кажется, все это стоит того, чтобы она когда-нибудь могла сказать сыну "Прости" и "Люблю".