Маканин: Проза не там, где стреляют, а там, где дыбом внутренняя жизнь

Воспользовавшись случаем, мы нагрянули в гости к Владимиру Семеновичу.

О вас создалось впечатление, что вы нелюдимый человек. Все тусуются, а вы, кажется, не очень это любите?

Владимир Маканин: Некоторая непринадлежность … что ж… может быть, и так. Есть выражение, его придумали в предыдущие времена, "надо не быть где-то, а мелькать". Случается, и я тусуюсь, мелькаю, но молодость позади, и время, отпущенное, не хочется тратить впустую.

Вы ведь математик по образованию. Умение мыслить лаконично и строго дает что-нибудь писателю?

Владимир Маканин: Математика - очень красивое, совершенное, но, на мой взгляд, холодноватое существо. Я учился хорошо, более того, отлично, но сердце мое она не задела. Как ни странно понимать это, но меня, как личность, сформировал не университет, а школьное время - время боевой игры в шахматы. Я, мальчик, примерно в пятом классе, играл со взрослыми дядями. За два-три хода до того, как сдать проигранную партию, дядя начинал потеть, ерзать на стуле, курить, (тогда еще курили на соревнованиях), а пацан (я) сидел и тихо наслаждался. Это было ничем не заменимое чувство схватки, так пригодившееся в жизни. Я имею в виду, прежде всего, схватку с текстом. Его легкое, я бы сказал, игривое желание победить меня, когда теперь я в ответ, уже совсем не мальчик, потел, ерзал и курил. И, прежде всего, в шахматах много борьбы. И лаконичность мысли. И философия. Чего стоит, например, известное и такое пронзительное правило-мысль: угроза сильнее ее исполнения. Фигура будет давить на позицию, угрожать (всего лишь!), и противник ошибется сам.

Первые же ваши произведения произвели впечатление новой кометы. Кажется, что пишется вам легко и непринужденно. Вероятно, это видимая легкость?

Владимир Маканин: Опять же из шахмат. Кажется, Алехин (или Ласкер) говорил: "Выигрывает тот, кто умеет это делать, играя черными". Выиграть белыми - это писать вслед за кем-то, это слишком легко набирать очки. А вот когда пишешь повесть или роман на нехоженом пространстве и с новыми типами героев - это твоя игра черными. И характерно, что тут ни в коем случае нельзя думать о победе, сразу хотеть ее, - нет, надо срастись с позицией, чтобы не ты победил, а нечто магическое, некое оно на шахматной доске тебе проиграло. Когда ты играешь черными, ты не хочешь ничью. В тебя внедряются потайные знаки особого гуманного единоборства без правил.

Вы пишете свои вещи с начала до конца?

Писатель, по словам Владимира Маканина, как шахматист, - должен уметь выигрывать партию черными фигурами. Фото:Марина Бровкина

Владимир Маканин: Нет, я пишу кусками. Пишу вразброс ключевые сцены. Иногда даже сначала сам финал. Это как кухня. Чтобы что-то жарить, надо иметь несколько хороших кусков мяса.

Вы много читали в юности?

Владимир Маканин: В мое молодое время не было столько книг, сколько сейчас. Но мне повезло, мама работала школьным учителем. Она классе в девятом-десятом подсовывала мне трех писателей, которые выпадали из общего ряда: Бунин, Куприн и Леонид Андреев. Читалось многое. Чтение - это был не ручеек, это была река. В университете - суперпопулярный тогда Ремарк, его "Три товарища". Читал я и Шекспира. Было очень хорошее издание, но книгу у меня украли и, я думаю, отнесли в букинистический. Полуголодные студенты, что поделаешь. Уже и не жаль, конечно, но думаю, я бы с большим интересом просмотрел бы сейчас эту книгу, там было много моих давних пометок.

Практически все ваши романы вызывают интерес и множество споров. Можно ли прогнозировать успех произведения?

Владимир Маканин: Есть два процесса: созидания и потребления. Отдельный человек отвечает только за первый. Он может написать роман, пьесу, а как к этому отнесется общество, неизвестно и не ему решать. Общество потребляет то, что ты делаешь. Оно может признать тебя завтра, а через месяц затоптать. Или признать только после смерти. Или совсем не признать. Но это, повторюсь, не твоя проблема, твоя забота - созидать. Процесс потребления влияет, увы, и на самого писателя. Его спрашивают, назовите ваши лучшие произведения, и он чаще называет наиболее популярные. Даже автор, порой, не понимает, что именно потребление навязало ему такое мнение. Он начинает оправдывать свой успех. Хотя успех может выпасть просто случаем. Человек в этом смысле слаб. Мы все, как потребители, так и созидатели, крепко связаны и зависимы друг от друга. Пусть не так, как пчелы, но генетика все еще хранит эти незримые нити, мы до их пор - единый рой. Процесс потребления - могучий, мощный, а процесс созидания может быть гениальным, но осторожно скромным, он не сразу обратит внимание роя на себя. И таких случаев масса. Ведь сколько было имен на разных человечьих путях - в математике, в физике, в шахматах, в литературе - великих имен, о которых, возможно, мы ничего не знали и не знаем.

В какой степени писатель ощущает себя членом роя?

Владимир Маканин: У писателя есть только одно неповторимое - это его "я", все остальное - взятое из книг и из жизни - только скрепки, которые соединяют ткань самовыражения. Главное, что может сделать писатель, - попытаться выразить свое "я" независимо от роя, быть может, в пику ему. Честность писателя - это степень его открытости перед роем.

К героям ваших произведений очень разное отношение. Старшее поколение в большинстве своем считает, что Жилин, продававший бензин противнику, безнравственен. Мои ровесники отметили это, как способ выживания на войне. А для молодежи тут вообще все нормально. Мы хуже своих родителей?

Владимир Маканин: Нет, ничуть. Просто это уже другой взгляд. Всегда считалось, что рынок - это война. А я думаю, война - это рынок.

В предисловии к испанскому изданию "Асана" есть такая фраза: "Маканину удалось взглянуть на мир глубже нравственности"...

Владимир Маканин: Не отрицая нравственность, сказано ловко, но я не стал бы вычислять, определяя, кто лучше, кто хуже. Просто жизнь - она вот такая. Говорят, что в "Асане" удалось иначе взглянуть на такое явление, как война. Скажу честно, у меня не было такого замысла, так получилось. А иначе, по- другому не писалось. Окопная война не получалась у меня, вот и все. Да и не было там окопной войны. Была воровская, базарная, рыночная - такая и получилась. Проза не там, где стреляют, а там, где дыбом внутренняя жизнь. По поводу относительности, кто плохой, кто хороший…

Да, да, расскажите.

Владимир Маканин: В Дании вышла моя книга, и после выступления меня дружески пригласили еще и посидеть в редакции. Это было давно. Моя дочь тогда занималась музыкой, и я, собираясь в обратный путь, накупил для нее много пластинок, а сумку с пластинками, как вошел к редакторам, повесил на ручку двери. Мы сидели, беседовали: Достоевский, Кьеркегор… экзистенциализм, модный тогда! А некий молодой человек постучался, вошел, спросил что-то неразборчиво на своем языке и ушел. Мы сидим еще час, другой: Достоевский, Кьеркегор… После чего выяснилось, что меня обокрали, увели сумку с пластинками. И начались наши экзистенциальные разговоры: вором же не мог быть датчанин, это наверняка немец, датчанин такое себе не позволит. Когда я рассказал этот случай в Германии, мне ответили: восточный немец украл. Восточные немцы решили, что ясное дело: поляк. А поляк - что украл, разумеется, русский. Каждый из предполагавших ровно на один шаг (на полшага) смещался на восток. Было настолько смешно, что я легко сглотнул обиду.

Вам когда-то удалось предсказать приход денег в нашу жизнь. Как это получилось?

Владимир Маканин: Вы, очевидно, имеете в виду мой раннюю повесть "Отдушина". В то время на нашем жизненном пространстве уже существовал бартер. Я даже слова такого еще не знал, но в жизни это явление заметил. Мой герой пристроил своих детей в университет, отдав, уступив любимую женщину человеку, который на приемных экзаменах в вуз имел большое влияние. Это и был бартер. Западные люди, давно перешедшие на деньги, уже понимали, что незачем в это дело вмешивать женщину и обменивать ее. Достаточно заплатить. А уже после на эти деньги купить себе, что задумал. Но у нас в то время денег в большом ходу еще не было. Я писал повесть и сильно рисковал: не был уверен, что автора поймут правильно. Выбор альтернативы.

Есть ощущение, что сейчас началось совершенно новое время. Мы как будто вошли в другую комнату, и вокруг все пока что очень смутно. Удается ли вам что-либо разглядеть в этом пространстве?

Владимир Маканин: Да, пришло, появилось новое. И разглядеть это непросто, все равно что написать следом еще одну повесть, а вдогонку еще две или три. Я не слишком разбираюсь в политике, но, тем не менее, не думаю и не считаю, что будущее апокалиптично.

Что спасет? Красота?

Владимир Маканин: Красота пытается. Все время. Красота непрерывно окликает тебя. Живешь ведь и что-то делаешь и вдруг замечаешь, что живешь-то свинья свиньей. И вот тут вездесущая красота дает тебе свои потрясающие душу уроки. И что? Наконец ты все понял? Увы! Через месяц какой-то жизнь как жизнь и все забыто, все надо строить заново. Все по-старому. Но просвет был… Просвет все-таки есть.

СПРАВКА "РГ"

Владимир Семенович Маканин родился 13 марта 1937 года в оренбургском городе Орске. Окончил механико-математический факультет МГУ, работал преподавателем в вузах. Первый роман "Прямая линия" опубликовал в 1965 году. В 1985 году стал членом правления Союза писателей СССР, вошел в редколлегию журнала "Знамя". Георгий Данелия экранизировал его повесть "На первом дыхании" (фильм "Орел и решка", 1995), а по рассказу "Кавказский пленный" снял фильм Алексей Учитель ("Пленный", 2008).

В 1999 году Маканин отмечен Госпремией России, он лауреат Пушкинской премии фонда Тепфера (ФРГ), премии "Пенне" (Италия), "Русского Букера", "Большой книги". В прошлом году удостоен Европейской премии по литературе.