Причина не только в том, что на ее выставке оживают механические бабочки, слышны легкие вздохи Солнца (собственно, это название одной из самой эффектных работ), переданные с помощью скрипки, поворачиваются вокруг своей оси старые бинокли, похожие разом на перископы исчезнувших подлодок и на театральный акссесуар... Здесь скользят по стенам невесть откуда взявшиеся тени и колышет ветвями-клювами хищное "Дерево-ворон"... Этот мир, звучащий, дышащий, ускользающий, почему-то не хочется называть кинетическим искусством. В нем нет ни геометрической ясности и обманной функциональности мобилей Александра Колдера, ни бездушности механических монстров Жана Тэнгли. Строго говоря, Ребекка Хорн создает не столько отдельные объекты, сколько странное пространство, которое, кажется, откликается на присутствие человека. И это пространство гораздо больше напоминает таинственный лес романтиков или сказки Гофмана и братьев Гримм, нежели холодную игру концептуального ума.
Чего стоит только инсталляция "Блуждающие огни"... Вместо выставочного зала, обнаруживаешь себя в березовой роще - сплошь из тоненьких, тянущихся ввысь деревцев. Под каждым деревцем - пара сношенных, стоптанных башмаков, не железных, конечно, которые должен сносить сказочный герой, но тоже много повидавших. На уровне глаз - круглое зеркало, которое всегда готово показать тебе твою собственную физиономию. А сделав шаг в сторону, обнаруживаешь за ним - череп, укрепленный на подставке с лампочкой. Хотите - вспоминайте средневековые натюрморты с их вечным суровым возвращением к тщете бытия, хотите - мультфильм "Труп невесты" Тима Бёртона, хотите - детские рассказы о тридевятом царстве-тридесятом государстве. Что касается художницы, то для нее этот лес рифмуется с несбывшимися надеждами юных мечтателей.
"Это одна и та же история, которая сейчас происходит во всем мире, - говорит Ребекка Хорн. - Во всем мире молодые люди покидают родительский дом в поисках счастья. Они чувствуют себя несчастными, ненужными дома и едут - кто из Нигерии в Испанию, кто из Афганистана в Румынию или во Францию... Едут туда, где они мечтают найти работу, деньги, лучшую жизнь, благополучие. А потом начинается огромная драма. Потому что есть желания, но их не всегда можно реализовать. Часто, приезжая в чужую страну, они оказываются в местах, где должны ожидать решения своей участи. Их могут учить языку, но им не разрешено работать. В Германии проходят демонстрации этих людей, требующих права на работу. Это замкнутый круг, в который попадают юные мечтатели. И эти стоптанные ботинки, если угодно, памятник этим несбывшимся надеждам. Эта инсталляция могла бы быть не только в Москве - в любом европейском городе.
Сколько людей пытаются переплыть из Туниса в Европу на лодках, сколько из них гибнет! Это ужасно. И вы не можете их просто выслать домой. Это не решает проблему. Они возвращаются снова. Не они, так другие. Это то, над чем надо думать. Нужно искать способы помочь молодым людям реализовать мечты, получить образование, чтобы они могли где-то устроиться, осесть. Это проблема не одной страны, и ее все равно придется решать".
Иначе говоря, ее инсталляции, при всем изяществе и поэтической тонкости, оказываются на зыбкой границе между поэзией и социальной критикой. Зато ее перформансы, фотографии и видеозаписи которых можно увидеть на выставке, оказываются в пространстве между театром и ритуалом. С театром их сближают странные наряды, например, "рог" Единорога на голове юной девушки, бредущей по тенистой алее средь бела дня, или перья, превращающие персонажа в огромную птицу. С ритуалом - узкий круг зрителей, фактически - отсутстствие публики.
Собственно, свои первые перформансы 20-летняя Ребекка начала делать, когда, неожиданно для себя, оказалась в больнице с тяжелым легочным заболеванием. Послевоенное дитя, рано потерявшее родителей, она лежала в палате одна почти полгода. Тогда и появилась идея "расширить" тело, например, с помощью перчаток с пальцами-палочками. На выставке можно видеть запись этого перформанса 1970 года. В кадре - движения легких палочек, продолжающих пальцы. Они напоминают неуверенные движения слепого. В этой работе осязание и зрение, движение и взгляд прочно связаны. "Освоение" пространства она фактически продолжит и в более поздних работах. Только вместо ее самой, живыми, двигающимися "скульптурами" станут друзья, потом - механические объекты, наконец - оживет пространство экспозиции.
Ребекка Хорн обживает территорию между памятью и историей, между поэзией и музыкой, между аттракционом и чудесным алхимическим превращением. Для нее мир живой. Не потому ли ее механические "объекты" имеют свойство оживать в памяти вновь и вновь?