Валерий Выжутович: Нельзя безболезненно проконтролировать миграцию

В Cтокгольме стихли беспорядки. Более ста сожженных автомобилей, десятки разбитых витрин и разгромленных магазинов - таковы зримые последствия иммигрантского бунта, на целую неделю охватившего шведскую столицу. Последствия иного рода - политические, социальные, культурные - ощутятся позже и будут посерьезней.

Почему люди, получившие в чужой для них стране крышу над головой, работу или приличное пособие по безработице, медицинское обслуживание, возможность отдать детей в школу и немало других, в общем-то ничем не заслуженных благ, громят эту страну? Случись это в Европе абсолютно впервые и случись оно вдруг, с обескураживающей неожиданностью, было бы действительно интересно разобраться, почему. Но после происшедших восемь лет назад погромов в парижских предместьях, после того как на прошлой неделе в Лондоне был жестоко убит исламистами британский военнослужащий, вопрос "почему?" звучит почти риторически.

Только в прошлом году Швеция приняла около 44 тысяч беженцев из Сирии, Афганистана, Ирака, Сомали. Вкупе с приехавшими ранее они сегодня составляют 15 процентов населения страны. Большинство из них так и не сумели интегрироваться в европейское общество, не прониклись уважением к его моральным ценностям и культурным традициям, не освоили язык, а ответственному трудоустройству предпочитают социальные пособия. "В результате от знаменитой интеграционной политики Швеции не осталось и следа, а на место ей пришла сегрегация, - прокомментировал погромы в Стокгольме профессор Упсальского университета Пер Адман. - Нынешние же беспорядки объясняются лишь желанием добиться лучшей жизни, в политиков иммигранты больше не верят".

"Провал политики мультикультурализма" - такой вердикт после событий в Стокгольме выносят Европе некоторые эксперты. Но в этой оценке произошедшего они неоригинальны. Первый, кто констатировал невосприимчивость мусульманского меньшинства, населяющего Европу, к западным стандартам жизни, была Ангела Меркель. Именно канцлер Германии произнесла вслух то, чего никто из политиков такого ранга до нее сказать не решался. Вслед за ней в мультикультурализме разочаровались лидеры Франции и Англии. Теперь вот под впечатлением от событий в своей стране и шведские политики дозрели. "Если мы сейчас же серьезно не ограничим нашествие иммигрантов с Ближнего Востока и Африки, чья религия и культурное прошлое не сопоставимы с традициями шведского общества, подобные беспорядки продолжатся в будущем с большей силой", - заявил официальный представитель шведских демократов (так называется здешняя ультраправая партия, известная своей исламофобией) Ричард Джомшоф. Популярность его партии, надо полагать, теперь пойдет вверх, а либеральная миграционная политика Швеции подвергнется ужесточению.

Когда предвестием нынешних шведских событий в 2005 году вспыхнули беспорядки во Франции, русский писатель Анатолий Гладилин, живущий в Париже, сказал: "Это болезнь, которая развивалась во Франции в течение тридцати лет. Все это время нельзя было называть воров и убийц неграми или арабами, хотя убивали именно они. А человека, который совершил преступление, можно было называть только бедным, несчастным ребенком, страдающим из-за социальной несправедливости. Сейчас это взорвалось... Давно надо было закрыть границы, но это неполиткорректно. Они должны спалить половину Франции, прежде чем кто-то почешется".

Тогда, помнится, тоже спорили: что это - мусульманское восстание или революция бедных? Стихийный протест или спланированная акция? Локальный конфликт или столкновение двух цивилизаций? Но, как и теперь, чаще звучало: погромы в парижских пригородах - это кризис политкорректности, кризис либерализма; надо было проводить более жесткую, более решительную иммиграционную политику, а не одаривать "приезжих" социальными благами.

Похоже, Швеция сейчас завершает тот же путь, какой прошла Франция. В иммиграционной политике Франции было несколько периодов. В том числе и период, когда государство всячески поощряло иммиграцию. В ту пору ее представителям было выгоднее не работать, чем работать. Кроме того, действовала знаменитая модель интеграции иммигрантов во французское общество. Модель простая: один народ, одна страна, один язык. Никаких там евреев, арабов - все французы, все граждане. Но события 2005 года показали: нарочитое игнорирование этнических различий не смягчает отношения между коренными и некоренными французами, а только обостряет их. Стало ясно, что полной интеграции африканцев или арабов в европейскую цивилизацию добиться не удается. Франция была вынуждена признать: сколько ни внушай алжирцу или сирийцу сознание его приобщенности к единой гражданской нации, он к этой нации присоединится нескоро, если присоединится вообще. В итоге был принят новый иммиграционный закон. На въезд в свою страну Франция ввела жесткие квоты. Автоматическое получение вида на жительство для нелегалов, проживших во Франции более десяти лет, было упразднено, и в том же году 25 тысяч из них были выдворены из страны. Зато для одаренных художников, артистов и спортсменов, желающих въехать в страну, ввели льготный режим под названием "Компетентность и таланты".

Всякий закон, регулирующий миграцию, по природе своей репрессивен, и французский не стал исключением. Безболезненных способов направить миграционные потоки в контролируемое русло вообще не существует. Важно только, чтобы в числе этих способов был не только тотальный запрет.