Вадим Левенталь: "Маша Регина" - своего рода роман "Евгений Онегин"
Роман "Маша Регина" не первый опыт Вадима в прозе, но именно этой его книге суждено было оказаться в фокусе внимания не только критиков, но и читателей, а также попасть сначала в длинный, а затем и в короткий список одной из самых авторитетных литературных премий России. Наш корреспондент беседует с Вадимом Левенталем о его книге и о жизни.
Вадим, Вы рулите несколькими премиями... Как Вам в шорт-листе чужой премии?
Вадим Левенталь: Ощущение, конечно, слегка диковатое. Как если бы младший научный сотрудник зоопарка попал вдруг сам в клетку. Оказывается, быть человеком, на которого направлен сумрак ночи, очень неприятно.
"Маша Регина", как мне показалось, это такой "Евгений Онегин" для жаждущих правильного конца. Хотя Рома обошелся с Машей куда круче, чем Женя с Таней, она, тем не менее, ушла к нему от "генерала". Правда, хорошо не было никому, а закончилось все и вовсе плачевно. Это было сделано сознательно - или так получилось?
Вадим Левенталь: Конечно, сознательно. Там ведь есть шуточки на эту тему - в одной из сцен кто-то поет: безумно я люблю Татьяну… Да и Ромина фамилия - Евгеньев… Роман "Евгений Онегин" и получается. А едет он, когда в поезде знакомится с Машей, с похорон дяди.
Едва ли не в самом начале карьеры Маша снимает фильм-оперу "Гугеноты". Тут удивительно все: девочка из провинции - и такой немассовый жанр, как опера. Фильм-опера - и такое некассовое имя, как Мейербер. Историческая костюмная опера - и маленький бюджет (Маша не пошла по пути экономии на антураже и сэкономила на… артистах, набрав талантливой молодежи)… А почему вообще опера? Что она для Вас?
Вадим Левенталь: Это дань моему очень серьезному увлечению оперой, которой я в буквальном смысле этого слова был болен. Но сейчас я отношусь к этому жанру более чем спокойно.
"Маше стоило большого труда собрать в Париже труппу со сплошь европейскими лицами, и когда после премьеры кто-то из журналистов упрекнул ее, что нет, мол, среди ребят ни одного чернокожего, в том смысле, что подобный просчет непростителен для молодого режиссера, который приехал сюда из другой страны и должен был прежде всего усвоить европейские ценности, ей пришлось, скривив лицо, сухо отмахнуться: я снимала кино про Францию шестнадцатого века - насколько мне известно, тогда здесь не было чернокожих". Действительно, проступок. С точки зрения политкорректности. Но, с точки зрения искусства, по-моему, поступок. Не помните, позволял ли кто-то себе так "забыться", как Маша, в реальной жизни?
Вадим Левенталь: Такие эпизоды время от времени случаются. Из недавнего в голову приходит скандал на конкурсе "Мисс Франция - 2013", когда победила белокожая девушка, а представители темнокожего меньшинства обвинили организаторов в расизме и поддержании колониальных стандартов. Победительница отнеслась к подобной ситуации с бургундским юмором и извинилась за то, что бела, как снег.
А теперь про ужасы нашего городка. Как только действие перемещается на родину Маши, - ну, просто чистые "Елтышевы" Романа Сенчина… Общее место? Что, действительно, все так ужасно?
Вадим Левенталь: Как пел Гребенщиков, по улицам провинции метет суховей… В любом месте провинции, куда приезжаешь, есть дух тления. Но жена моя с этим решительно не согласна, она, когда читала, говорила, что уж слишком все чернушно. В отличие от Маши, которой дома ужасно плохо, моей жене, когда она приезжает домой, там хорошо. Но я куда больше, чем рассказам жены, доверяю своему собственному опыту. Я вырос на питерской окраине, и мои чувства к местам моего детства - это такой сложный коктейль из ностальгической нежности и панического ужаса от уродливости этих мест.
… всякий раз, когда кто-то рождается, или женится, или умирает, сто тысяч ножей стучат по тысячам досок и режут в мелкие кубики тонны вареной картошки на салат - образ, который преследует Вашу героиню. Но ведь это происходит и в нищей деревенской избе, и в богатой московской или питерской квартире! Это то, что нас всех объединяет, а потому ценно особенно. А вот Европа, по мнению Маши, сегодня живет по принципу: "Наслаждайся тем, что пока еще стоит, и не парься". Вы согласны со своей героиней? Вадим Левенталь: Я не жил в Европе и сужу по ней по каким-то внешним проявлениям. Но это, действительно, философия большинства, теперь вот и у нас. Бери от жизни все - сейчас этот слоган знают даже малыши.
Вы пишете о самых разных состояниях Вашей героини, в том числе, о ее сложной беременности. Неужели пока никто не сказал: ну, что он понимает в наших прокладках, в наших "днях", в наших ощущениях?
Вадим Левенталь: Есть одна рецензия, в которой девушка упрекает меня в незнании женской психологии. Но сегодня мальчик может купить девочке прокладки, он знает, что такое овуляция и какие дни опасны… А уж что касается родов… И я, и мои друзья были в этом процессе с нашими супругами, принимали посильное участие.
Вы, Вадим, питерский. И это, как сейчас принято говорить, многое объясняет… А.А., главный мужчина Маши Региной, говорит ученикам: вы живете в городе, в котором европейская культура обрела смысл. А многие ли нынешние питерцы это осознают?
Вадим Левенталь: Я немного занимался темой Петербурга и петербуржцев и сделал для себя вывод, что до начала ХХ века в городе была совершенно особая общность людей, которая во многом сформировала русскую высокую культуру. И эта общность была разрушена в три этапа: в 20-х, 30-х и 40-х. После войны настоящих петербуржцев практически не осталось, то есть остались реликты, единицы… В этом смысле мы живем на руинах античного форума. Хотя еще лет десять назад в метро люди, которые ждали поезда, стояли по бокам от дверей, и те, кто хотел выйти, спокойно могли это сделать. А сейчас все происходит ровно наоборот.
Намекаете на то, что москвичи испортили нравы?
Вадим Левенталь: Я не сторонник мифа о культурных питерцах и хабалистых москвичах. Люблю Москву, люблю туда приезжать, город такой активный, зеленый, живой. Конечно, люблю Питер. И особой разницы не вижу.