"Я родился между молотом и наковальней" - эту фразу из записных книжек Ильи Ильфа легко мог бы произнести Елеазар Лангман. Если бы, конечно, гротескная шутка, призванная подчеркнуть чистоту пролетарского происхождения, не была слишком опасна в годы "чисток", "проработок", "товарищеских судов". Судя по тому, что известный фотограф всего два года спустя после успеха 1938 года умер в Крыму, лишившись работы после доноса коллег по ТАССу, что он использует фотолабораторию в коммерческих целях, доказать "рабочее происхождение" у Елеазара Лангмана не было никаких шансов.
Для пролетарского фотокора он был неприлично хорошо образован. Одессит, как и Илья Ильф, он был всего на два года старше писателя. И, кстати, говорят, именно Лангман учил Ильфа фотографировать. Еще в Одессе Елеазар посещал художественное училище, во время Первой мировой войны стал студентом Харьковского политеха, одновременно учился в консерватории по классу скрипки. Видимо, вскоре после Гражданской войны приехал в Москву, благо тут жил его дядя-архитектор Аркадий Лангман, тот самый, который будет проектировать стадион "Динамо" и здание Совета Труда и Обороны (нынешняя Госдума). В мастерской дяди он и приютился. Что касается работы, то, похоже, поначалу съемка для журналов и газет для него казалась возможностью продержаться на плаву в незнакомом городе, найти работу. Благо снимал он еще мальчишкой. Позже он скажет, что встреча в 1929 году с Александром Родченко и Борисом Игнатовичем оказалась для него решающей: "Впервые передо мной встал вопрос, что фотография - это искусство".
Это признание чрезвычайно любопытно. Почему для 34-летнего отлично образованного человека фотография не являлась искусством? Причин как минимум две. Для людей в начале века, увлеченных авангардным искусством, фотография воспринималась как его антипод, почти как повтор или слепок реальности. Опыты конструктивистов (а в Европе - сюрреалистов и дадаистов) открывают возможности фотографии для создания "нового видения". До этого в качестве искусства воспринимались работы фотографов-пикториалистов, рассматривать фотографии в газетах, на плохой бумаге и с жутким качеством печати, в качестве ... "искусства" никому в голову не приходило. "Левая" конструктивистская фотография переформулирует задачу фотографа - открывать новые способы видеть мир. И именно эта задача, очевидно, захватывает Елеазара Лангмана. И в этой задаче он пойдет дальше других коллег.
"Среди других членов группы "Октябрь" Лангман - наиболее крайний, откровенный и смелый экспериментатор, - считает Александр Лаврентьев, один из кураторов нынешней выставки Лангмана. - По сравнению с ним Родченко более классичен, Игнатович - более повествователен в репортаже, Владимир Грюнталь - более осторожен с ракурсами и наклонами. Ни у кого из них такого выразительного первого плана, который можно встретить только у Лангмана". Неудивительно, что как только нужно было заклеймить "формалиста", в роли одного из "мальчиков для битья" оказывался и Елеазар Лангман.
Нынешняя выставка интересна тем, что дает возможность увидеть и оригиналы работ легендарного фотографа (например, небольшие портреты рабочих и чабанов Казахстана - там он провел в экспедиции четыре с половиной месяца), и журналы, в которых эти снимки использовались для коллажей и оформления (в частности, журнал "СССР на стройке" N 11 за 1935 г.), и даже тиражные выставки, которые рассылались в рабочие клубы в качестве агитматериалов. Ярким примером такой выставки стал фотоочерк "Донбасс - родина стахановского движения", куда вошли 29 листов (из нескольких сотен сделанных Лангманом). Он был напечатан тиражом две тысячи экземпляров. Тираж, кстати, и сегодня вполне приличный даже для книги. Впрочем, "Донбасс..." гораздо больше похож на фотофильм с подписями. Слов немного, словно в комиксе. Но подписи напоминают ремарки и реплики в производственной пьесе ("Ты, Алексей, академиком стал, как рубать уголь, наверное, забыл" - "Я тебе покажу, как рубаю"). Но, конечно, в финале преобладают эпический пафос и большой стиль эпохи индустриализации.
Но самое интересное - это то, что выставка дает возможность увидеть Елеазара Лангмана не только как репортера, но как художника, который искал новую выразительность и новое видение, явно используя опыт не только ЛЕФа, но и Матисса, и даже Малевича.