Цикл построен на романах Федора Достоевского, Григорий Померанц и Зинаида Миркина соотносят их со своими автобиографическими и философскими размышлениями о смысле одиночества и страдания, о том, возможна ли чистая совесть, и о судьбах современной цивилизации.
Философ Григорий Померанц и поэтесса Зинаида Миркина прошли Великую Отечественную войну, пережили сталинские лагеря, и смысл их послания сводится к тому, что выйдя из поверхностных впечатлений, современный мир должен научиться созерцать собственную глубину.
Режиссер цикла - известный документалист Ирина Васильева, автор цикла "Беседы с мудрецами" о Померанце и Миркиной, говорит о том, что сегодня размышления Померанца и Миркиной оказались крайне актуальными.
- Мы предоставили слово редчайшей породе людей - мудрецам, в истинном смысле этого значения. Григорий Померанц и Зинаида Миркина - это не только интеллектуалы и светлые умы нашего времени, а люди, к которым истина пришла через собственные страдания, биографию, ГУЛАГ, страшные испытания. Они изначально открыты небу, благодати. Таких людей почти не осталось, - считает Ирина Васильева. - Григорий Померанц знал, что умирает, и цикл стал его последним обращением к миру. Обращением через Достоевского, в котором он говорит в том числе и о поисках нашей национальной идеи, и о проклятых вопросах, которые все не разрешаются. В свои последние дни, он мечтал, чтобы программа увидела свет. Он уже почти не видел к тому моменту и просто слушал передачу. До конца наивный и открытый жизни Григорий Соломонович верил, что люди посмотрят программу и захотят измениться.
В цикле использованы фрагменты художественных фильмов: "Бесы" (2006), "Преступление и наказание" (2007); "Идиот" (1958), "Россия XX век" Николая Досталя.
Для литературоведа и философа Григория Померанца - Федор Достоевский тема всей жизни:
- Достоевский - мой спутник в течение полувека. Я прочел его, том за томом, на третьем курсе и сразу, на всю жизнь, был захвачен. Шел двойной процесс: Достоевский объяснял мне меня самого - и я в себе заново постигал его pro и contra и пытался пройти сквозь них по-своему и, по-своему сводя концы с концами, как-то понимал Достоевского. Я был сыном "случайного семейства". Меня обуревали "двойные мысли". Я начинал с ситуации "беспочвенности", оторванности от корней, и искал тверди - хотя и не так, как почвенники: моя беспочвенность была прежде всего метафизической. Идея, которая ушибла меня, была идеей бесконечности. Всякое число, деленное на бесконечность, есть нуль. От этой простой математической операции почва обрушивалась у меня под ногами, и я летел в бездну.