Поделиться
Тут-то я и попался ему, вчерашний корреспондент либеральной "Комсомолки", решивший писать о политике в его газете. "Значит! - с нажимом скзал Потапов, - все эти твои заметки - слону дробина, давай-ка, сделай интервью с президентом".
Секунду поразмыслив о том, какому такому слону дробина мои заметки, я поинтересовался: "Договариваться с администрацией президента будете вы?" В ответ Александр Серафимович поглядел на меня мудрым утомленным взглядом, давая таковым понять, что все эти мои президенты, слоны и дробины - ничто по сравнению с теми задачами, которые он решает здесь, в своем кабинете. Дважды глядеть на меня утомленным взглядом было не нужно. Я удалился, понимая, что Потапов решил дать мне представление, в какого высочайшего уровня газету я попал.
В тот же день я позвонил двум своим знакомым: Паше Вощанову, с которым мы вместе работали в "Комсомолке" и который в ту пору был пресс-секретарем президента Ельцина; и Виктору Илюшину, с которым мы учились в нижнетагильской школе номер пять и который в начале девяностых работал первым помощником президента. Да и с самим Борисом Николаевичем мы уже встречались...
...Тогда я, корреспондент "Комсомолки", вернулся из командировки в Нижний Тагил, где бушевали экологические митинги, требовавшие закрыть металлургический комбинат, десятилетия покрывавший город слоем копоти и химической отравы. По "вертушке" из редакции позвонил Ельцину. Борис Николаевич, снятый с должности первого секретаря МГК КПСС, пребывал тогда в опале, в Госстрое, в кресле министра. Он взял трубку, я рассказал ему о своей командировке, он живо заинтересовался, пригласил к себе. Вечером того же дня я был у него на улице Чехова (теперь это Малая Дмитровка). Говорили о митингах, о протестных настроениях людей, о партийной номенклатуре, об их привилегиях. Между прочим, я сказал ему: странное дело, Борис Николаевич, вот партийные руководители Нижнего Тагила обложили себя спецпайками и спецквартирами, спецмашинами и спецмагазинами, но спецвоздуха они себе так и не придумали, дышат этим дымом вместе со всеми, значит, должны быть заинтересованы в решении проблемы. Ельцину пассаж о спецвоздухе понравился. Он посмеялся и записал себе на листочек...
...Короче говоря, аудиенция мне была назначена на следующей неделе, во вторник, в одиннадцать часов, о чем я своевременно доложил Потапову. Александр Серафимович отечески похлопал меня по плечу: дескать, ну-ну, легковерный ты мой! Но когда пришло время ехать в Белый дом (в начаде девяностых кабинет президента России находился там), Потапов ни на шутку разволновался, потребовал заказать пропуск и ему тоже, попросил распечатать вопросы интервью, уложил их в красную кожаную папку, поправил галстук и двинулся к машине. В Белом доме нас уже ждал вежливый и интеллигентный Павел Вощанов. "Борис Николаевич принимает шведскую делегацию, - сказал он, - следующие вы". Александр Серафимович хмыкнул, давая понять, что, пока сам Ельцин не появится пред его очи, он ни за что не поверит своему счастию.
Счастие на заставило себя долго ждать. В огромной своей приемной, заполненной людьми, Борис Николаевич, простившись со шведами, подошел к нам, узнал меня, протянул руку, познакомился с окаменевшим Потаповым и жестом пригласил в кабинет.
Вчетвером (Ельцин, Потапов, Вощанов и ваш покорный слуга) мы уселись за журнальный столик, я успел задать два вопроса и вдруг ощутил под столом отчетливое давление на мой левый ботинок. В этом вполне сабакевическом нажатии слышалось знакомое уже "Значит!". Значит, я замолчал. Потапов же, очнувшись наконец, раскрыл свою красную кожаную папку с вопросами и принялся ЧИТАТЬ очередной. Ничто не дрогнуло в лице Бориса Николаевича, вероятно, он видел и не такое. Зато брови Паши Вощанова поползли вверх, он растерянно взглянул на меня. Я слегка пожал плечами: дескать, а что я могу? В какой-то момент неловкость от читки вопросов пересилила всё, и я вежливо попросил у Бориса Николаевича отлучиться на некоторое время, чтобы забрать в приемной из портфеля заранее приготовленную для автографа книгу президента "Интервью на заданную тему". Ельцин кивнул. Я с облегчением вышел.
После окончания этого мучительного интервью Борис Николаевич сделал надпись на книжке : "С приятностью встречи... Ельцин". Вручил мне её и, покосившись на папку с вопросами, лежащую на столе, тихо спросил: "Что, "спецвоздух"?" - Я кивнул. "Ну, держитесь", - сказал он.
И я держался еще несколько лет, потом ушел из "Труда". Но Александру Серафимовичу Потапову я благодарен и по сей день по разным поводам. К примеру, за то самое задание. Не будь его, моя встреча с Ельциным в Госстрое была бы последней.