Андрей, в посвящении маме скрыта какая-то тайна. Почему она ждала завершения именно этой книги? Ведь Вы много пишете, успешно издаетесь…
Андрей Волос: Ну, по поводу успешности моих издательских дел я бы не стал уж так категорично... Что касается "Возвращения в Панджруд", то эта книга складывалась медленно и писалась долго: лет 25 я жил с ней душа в душу. Маме нравился образ слепого старика, который бредет с мальчиком по желтой дороге, но много лет было непонятно, что из этого выйдет. По завершению роман еще года три ждал выхода в свет, и огромное спасибо главному редактору издательства ОГИ Максиму Амелину, который в конце концов это сделал.
И этот старик с самого начала был Рудаки?
Андрей Волос: Да. Я, как мог, интерпретировал его судьбу - скорее легендарную, чем историческую. Я старался не противоречить источникам, которые освещают - правда, очень скупо - кое-какие детали его жизни. Надо сказать, авторы очень по-разному свидетельствуют о том, как он жил и что с ним было. Некоторые, например, утверждают, что поэт был слеп от рождения…
Героями Ваших прежних произведений становились настоящие и придуманные города, люди конкретных и несуществующих профессий… И вдруг - реальное историческое лицо, великий поэт Средневековья. Не боялись? Хотя, конечно, свидетелей, которые могли бы схватить Вас за руку, не осталось…
Андрей Волос: Да и вообще, главная задача литературы не правдивое описание, а коммуникация с человеческой душой: сопереживать, сочувствовать… Написаны тома исследований насчет того, как Лев Николаевич Толстой ошибался в деталях: например, у гусар такого-то полка на самом деле были не такие выпушки, а эдакие… Но разве в этом дело? Мы всегда будем помнить Наташу Ростову, которая, когда "пришла пора", решила погубить жизнь, изменив Андрею Болконскому с Анатолем Курагиным.
Одно из моих любимых мест Вашего романа - юный Джафар, еще никакой не Рудаки, приходит туда, где вывешивают свои стихи самаркандские поэты. Они пишут на капустных листьях, и большая часть их творений увядает вместе с этими листьями. Джафар отпускает настолько меткие замечания, что просто впору профессиональному критику: "стихи крякали, пыхтели, страдали одышкой, хромотой и еще невесть какими недугами". А, кстати, Вы сейчас продолжаете писать стихи?
Андрей Волос: Замечу между делом, что нет лучших критиков, чем сами поэты... Ну да, продолжаю - в том смысле, что если стихи заглядывают, я не закрываю перед ними двери. Иногда даже читаю на своих вечерах - правда, это не часто случается... Лучше ведь прочесть стихотворение, чем просто чесать языком, правда? На мой взгляд, писателю вообще много болтать не следует. Если ему есть что сказать, пусть пишет, и пишет хорошо. А если он, златоуст, пишет плохо - то какой из него писатель? Может быть, нужно становиться политиком...
Если я правильно Вас поняла, то Вы считаете, что нет поэтов отдельно и прозаиков отдельно? Как вылилось, так вылилось? Сегодня прозой, а завтра стихами?
Андрей Волос: Ну да, пожалуй. Поэт - это состояние души, и в этом смысле поэт может быть и прозаиком. А хороший прозаик не может не быть поэтом. И поэт - это никак не общественное положение. Общественное положение поэта не стоит и выеденного яйца. Несомненно, поэт может быть нищ, гол, бос...
Или слеп, как Ваш Рудаки… А откуда, кстати, взялся такой интерес к этой фигуре?
Андрей Волос: В 1979 году в журнале "Памир" были опубликованы мои стихи - первая публикация. После этого печататься захотелось еще больше. В журнале было негласное правило: не чаще одного раза в год. Но можно было публиковать переводы - еще один раз в год. Я обратился к заведующей отделом поэзии журнала, и она прислала мне на пробу несколько подстрочников, которые поставили меня в тупик, а языка я в ту пору не знал совершенно. Почему - вряд ли стоит пытаться рассказать здесь: жизнь советского Душанбе подробно описана в романе "Хуррамабад". В итоге два стихотворения я более или менее внятно переложил русскими ямбами, а вот третье мне никак не давалось. В конце концов, я и с ним сладил, и даже сейчас помню одну из тех бодрых строф (речь идет о Родине): "Я по твоей земле хожу, // Твоих богов молю о счастье, // Твоей шерстинкою запястье // От хвори я перевяжу". Когда переводы были опубликованы, один душанбинский товарищ поведал мне, кто их автор - оказалось, это народный таджикский поэт, песни которого поют на всех базарах. А стихотворение, что никак мне не давалось, - вообще как у нас "В лесу родилась елочка", дети его знают сызмальства. Отдельно досталось мне за шерстинку. Было сказано, что шерстинку принесли русским тюрки. А таджики, персы - хлеборобы, они в аналогичных случаях прикладывают к глазу клок соломы. Мне стало так стыдно, что уже через год я выучил язык до уровня, когда мог свободно читать практически любые тексты. Это, в свою очередь, повлекло за собой глубокий интерес к культуре народа - в частности, к его великим поэтам. И понятно, что я не мог пройти мимо Рудаки - а когда узнал, его судьба меня потрясла.
А он, что, не был переведен на русский?
Андрей Волос: Был, конечно. Но стихи Рудаки - это большая поэзия, она живет в недрах языка и мгновенно умирает, когда ее пытаются вынуть из родной стихии. Переводы имеют очень слабое отношение к звукописи, к богатству смыслов…
Стоило уехать из Душанбе, чтобы в полной мере оценить язык и культуру своей малой родины!
Обычная история. Рай начинаешь ценить, когда он утрачен.
Самое для меня тонкое и, одновременно, больное в романе - история Ануш. Молодой Рудаки, приглашенный преподавать стихосложение странному сыну одного богатого человека, через какое-то время вдруг узнает, что это вовсе не мальчик, а жена этого человека. Ануш и Джафар друг друга не видят, но между ними возникает некое напряжение… После того, как муж понимает, что тайны больше нет, он отказывается от дальнейших уроков - и тут Рудаки решает пошутить… Результатом этой шутки становится обезглавленное тело этой несчастной в мешке, которое перебрасывают к нему через забор. Меня еще долго после того, как книга была дочитана, преследовала эта история… И, следуя логике Вашего романа, я еще подумала: а ведь ослепление Рудаки могло стать своеобразным воздаянием за эту шутку…
Андрей Волос: Я впрямую об этом не задумывался, не имел этого в виду. Но если это приходит на ум - тем лучше.