08.10.2013 23:25
    Поделиться

    Читатели избили писательницу, узнав себя в героях ее повести

    Читатели избили писательницу, узнав себя в героях ее повести о деревне
    Журналистку и писательницу Светлану Викарий, год назад переехавшую жить из Калининграда в поселок Калужское, побили односельчане. За повесть "Вот моя деревня", в которой узнали себя. С нехорошей стороны.

    Выяснять отношения к ославившей их соседке-новоселке пришла гневная толпа из двадцати человек.

    - Они меня немного потрясли, но одна женщина ударила по лицу, толкнула, я упала, ударилась головой о металлическую изгородь и получила сотрясение мозга, - рассказала Светлана Викарий корреспонденту "РГ". - Участковый по моему заявлению занялся расследованием происшествия, когда история получила громкую огласку. Повесть на портале "Проза.ру", которую я удалила после этого инцидента, собираюсь все же восстановить.

    Чем же это произведение так задело калужан? Судя по выкрикам пришедших "линчевать" 60-летнюю писательницу, выбравшую на склоне лет деревню на жительство, людям не понравилось, что она их изобразила тунеядцами и алкоголиками, лишенными родительских прав, сексуально озабоченными, сплетниками, а Калужское - "свинцовой гнилью". В администрации сельского поселения наотрез отказались давать какие-либо комментарии, чувствуется, что и здесь сильно обижены на Викарий.

    Хотя конкретных имен своих персонажей, в том числе и сельсоветовцев, автор не назвала, только клички да профессии прототипов. Бывший агроном, а ныне землеустроитель Галя в Шляпочке, сохранившая "горящий на мужчин глаз и быструю летящую молодую походку, но, похоже, в голове у нее полный тарарам". "Приземистый, кривоногий Халимон", рассказывающий в очереди в магазине о своих сексуальных приключениях: "По его словам, не было в поселке женщины, которую он не осчастливил".

    - Не спорю, получилось жестковато. Но такова реальная жизнь. Прототипы я использовала для обобщения образов и моделировала, как может разрешиться тот или иной конфликт. В одном случае я увидела смертельный исход, и это вызвало негативную реакцию, - признается Светлана. - И, кстати, писала я не одними черными красками, среди моих односельчан есть чудики потрясающей красоты.

    Но, как выяснилось, местные жители в большинстве своем не поняли художественный замысел, где есть ирония, романтика и точное описание деталей быта, не оценили раскрытие глубины их образов. Пригрозили "писаке" "надрать капсулу", "настучать по харе валенком" и "отправить на хутор бабочек ловить", используя ругательства, воспроизведенные Викарий в повествовании.

    Но она уже распростилась со своей мечтой - тихо жить в деревне. Переехала в райцентр. И выставила на продажу купленный ею дом, который она целый год обустраивала, чтобы жить здесь с 16-летним сыном Сашей, студентом агропромышленного колледжа и взятым из детдома под опеку 10-летним Ваней, нуждающемся в длительном лечении и коррекционной школе.

    Комментарий

    Писательскую смелость и читательскую реакцию мы обсуждаем с известным писателем Алексеем Варламовым.

    Я прочитала повесть. Она талантлива и написана отнюдь не графоманом. В ней нет оскорбительных резюме о гиблой русской жизни. Хотя реакция "ужас-ужас-ужас" рождается, и, может быть, он несколько избыточен. Алексей Николаевич, в отношениях "писатель - читатель" есть ли свои негласные правила?

    Алексей Варламов: Думаю, никаких общих правил не существует. Хотя каждый для себя, конечно, придерживается каких-то. Автор обычно пишет искренне, и если в поле его внимания попадают какие-то люди, которые потом себя узнают, то винить в этом его довольно сложно. Потому что это все-таки ситуация, когда не ты ведешь своих героев, а герои ведут себя. А герои такие, какие они есть.

    Насколько прототипичность сильна в литературе? Недавно замечательный Иван Толстой в роскошнейшем многосерийном рассказе на канале "Культура" о прототипах сказки "Буратино" показал нам, что сказка вся сплошь прототипическая. Кто бы мог подумать, что прототипом Карабаса-Барабаса является Мейерхольд! А прототипом Буратино - сам Алексей Толстой!

    Алексей Варламов: Когда писатели пишут про писателей или режиссеров, как Толстой про Мейерхольда, то последний ( если вынести за скобки трагический финал его жизни) теоретически мог, конечно, оскорбиться. Но писатель или режиссер (как и любая публичная фигура) в принципе понимает, что он несвободен от не нравящихся ему отзывов о себе. Если ты так болезненно относишься к задеваниям своей персоны, то не выходи в публичное поле!

    Но случай с повестью Светланы Викарий более тонкий. Потому что ее прототипы - люди непубличные. Судьба не вменила им быть героями этой повести.

    У меня самого в жизни был похожий сюжет. В героях моей повести "Дом в деревне" реальные люди узнавали себя, и не всем это нравилось. Но такого драматического исхода конечно не было.

    Еще я написал рассказ про одного деревенского мужика и опубликовал его в 1992 году в журнале "Новый мир". Мне меньше всего приходило в голову, что в глухой вологодской деревне он будет прочитан прототипом моего героя. Но когда я приехал туда, он ко мне пришел и с заговорщицким видом сказал, что все прочел. Рассказ ему прислал родственник. Я сразу стал мысленно защищаться: ведь ты знал, что я пишу прозу, и, рассказывая историю своей жизни, думаю, не исключал, что она меня может заинтересовать как писателя. Но оправдываться не пришлось: мой "герой" никаких претензий мне не предъявлял, ему это было приятно. Но легко могу допустить, что все могло быть и наоборот.

    Какова культура отношений прототипа и писателя сегодня?

    Алексей Варламов: Ну сейчас, когда вы вообще все, что хотите, можете выложить в Интернет и сделать достоянием публичности, прайвеси невероятно нарушено. Любой может снять вас на видео и выложить ролик на Ютубе, и попробуйте протестовать.

    Еще раз скажу: можно понять и автора, и обиду тех, кто был оскорблен ее повестью. Хотя, конечно, я не приветствую форму их протеста.

    Я поначалу склонилась к позиции читателей. У простых людей часто не разрушено представление о норме, они могут ее нарушать, но не готовы разрушать. А повесть, где они выведены в худших образах, могла им показаться манифестацией разрушения нормы - это "неприлично". Но потом вспомнила, как весной ездила в командировку в город Гдов разбирать историю Юлии Кузьминой. Мне, изъездившей всю деревенскую Россию, деревенские люди не давали и писком заявить свою позицию. Я понимала: заявлю - побьют. А коллегу-телекорреспондента, кстати, побили. Люди, каждый день смотрящие передачу Андрея Малахова, потеряли всякое уважение к образованности, личностному статусу, экспертному мнению, потеряли уважение к культуре.

    Алексей Варламов: Ну это не такая новая черта. Вспомним, как были встречены шукшинские "Печки-лавочки" в его родной деревне! Астафьев об этом писал: как любят Шукшина в родных Сростках за то, что весь мир их знает. Но при жизни Шукшина все было не так.

    И у Федора Абрамова был тот же сюжет, недаром же он писал свое знаменитое "Письмо к землякам". В народе в какие-то времена делается заметной эта черта неуважения к чужой точке зрения, к чужому мнению. Тем более что у автора, живущего в деревне, нет шукшинского имени или авторитета, и он для них не столько носитель культуры, сколько один из. С фактичностью и документальностью надо быть очень осторожным.

    Я в юности гордился повестью, о которой очень высоко отозвался Василий Белов ( описанная в ней деревня находилась недалеко от его Тимонихи). Но, написав очень хорошие слова в мой адрес, он неожиданно добавил: "Автору, видимо, придется уехать из деревни после того, что он написал". Хотя я все писал с огромной любовью, никакого желания кого-то обличить у меня не было. Но сейчас я жалею, что так тогда написал. Надо было иначе. Белов что-то почувствовал. Я уехал из деревни. Вроде бы не по этой причине, но уехал.

    А что надо было иначе?

    Алексей Варламов: Писательство - тот самый случай, когда "Нам не дано предугадать...". Нам что-то кажется невинным, не задевающим человеческое достоинство, а оно может совершенно иначе отозваться в людях. Я, во всяком случае, взял себе за правило: если пишешь что-то, за чем угадывается реальный человек, то прежде чем напечатать, дай прочитать этому человеку.

    И в серии ЖЗЛ я не случайно пишу про писателей, которые давно ушли. Нужна какая-то временная дистанция, прежде чем можно сказать всю правду о человеке. А современный тебе материал всегда горячий. И надо понимать, что он жжется. Расправа с писательницей - дикость. Случаи с Шукшиным и Абрамовым ясно показывают, что люди часто не готовы смотреть правде в глаза. Им нравятся ублажения, "розовые сказочки", а погладь против шерстки - сразу возмутятся. Но все-таки...

    Конечно, модная сегодня в художестве "чернушность" тоже подвела писателя. В этой повести нет той великой чеховской или толстовской жалости к людям. Такое ощущение, что интеллигенция сегодня чувствует абсолют зла, но потеряла ощущение, что добро тоже абсолютно.

    Алексей Варламов: А когда оно было, это ощущение?

    Во времена, когда была сильна христианская вера.

    Алексей Варламов: Во времена, когда была сильная вера, да.

    И великая русская литература нам это все обозначила.

    Алексей Варламов: Соглашусь. Да.

    Поделиться