Об этом пойдет наш разговор с доктором исторических наук, писателем, автором книги "Дмитрий Пожарский" Дмитрием Володихиным.
Если постараться исторически и литературно реконструировать события 400-летнй давности, то что, по-вашему было главным в их союзе и диалоге? О чем они говорили друг с другом 401 год назад?
Дмитрий Володихин: Главное в содружестве Минина и Пожарского то, что они видели в своих ополченцах последнюю ставку России на воскрешение. Видели - с полным пониманием сложившихся обстоятельств. Державы нет. В столице - пропольская администрация и польский гарнизон. Первое земское ополчение стоит более года под Москвой, но вернуть ее не может. Огромная часть России - под иноземной оккупацией. Аристократическая верхушка русского общества, забыв о своих прямых обязанностях, не ведет борьбу с захватчиками. Лишь отдельные ее представители ушли к земским ополченцам, прочие же решили погреться у иноземного костерка или вовсе не ввязываться в титаническую борьбу… Из "столпов царства" один патриарх Гермоген проявил твердость. Он благословил земское движение твердо "стоять в вере", за что был посажен в узилище. (Воззвания Гермогена о твердом стоянии в вере, о нравственной чистоте и уповании на Бога рассылались через Нижний Новгород. И без них, я уверен, ополчение не поднялось бы).
Мало кто из историков и публицистов отважится сказать: не Минин и не Пожарский должны были прийти с армией под Москву. Не Минину следовало стать главным администратором огромной области, не Пожарскому надлежало стать военным ее вождем. Но это так. Мир допетровской Руси предоставлял каждому своему обитателю общественную "ячейку", где тому следовало жить и умереть. Так вот, в соответствии с политическим укладом той эпохи, водить армии и управлять областями считалось обязанностью высшей аристократии. Еще, может быть, верхушки чиновничества - дьяков. Более никому не позволялось заниматься чем-либо подобным. Минин же не относился ни к первым, ни ко вторым. Он вышел из провинциальных "торговых людей". Пожарский, хоть и мог назвать среди своих предков великих князей владимирских, никак не дотягивал до уровня высшей знати. Он и до чинов-то великих не дослужился. Проще говоря, Россия тех лет располагала множеством людей, чье положение можно перевести на язык современных понятий как "генералы", "маршалы", "министры", "финансовые тузы". На рассвете XVII века русские, конечно, не пользовались такими словами, но суть - та же. И при наличии всех этих высокопоставленных персон Москву освободили, условно говоря, полковник и хозяин мясной лавки.
Почему?
Дмитрий Володихин: Причина тут самая неприятная: Смута разрушила русское общество до самого основания. Оно перестало представлять собой систему, оно потеряло единство и порядок. Более того, целые общественные слои утратили ум и волю, необходимые для выполнения их общественных функций. В таких условиях и появились на исторической сцене "полковник" с "хозяином мясной лавки". Дело преодоления Смуты потребовало от них покинуть естественные, от рождения полученные "ячейки" и занять совершенно другие, вернее сказать, чужие. На исходе 1610 года Россия столь глубоко погрузилась в пучину бедствий, что все способы спасения, исходившие от старого порядка, оказались исчерпанными. Земское освободительное движение, родившееся на руинах Царства, было чем-то доселе невиданным. Величие Минина и Пожарского в том и заключается, что они приняли терновый венец земского освободительного дела, когда от него отказались все, кто обязан был его нести.
Одно время, кажется, с легкой руки Льва Гумилева в моде было версия, что Минин чуть ли не под арест людей сажал, чтобы собрать средства на ополчение, что, конечно, снижает и его образ и мотивы остальных действующих лиц.
Дмитрий Володихин: Минин и Пожарский имели под рукой очень скромный ресурс. Все их ополчение насчитывало несколько тысяч человек. Очевидно, меньше десяти. Возможно, намного меньше. Они собирали людей, коней, деньги и хлеб с городов и областей, уже изрядно обедневших от Смуты, уже понесших людские потери. Притом собирали не со всей страны, а лишь с небольшой ее части. А им противостоял враг могущественный и беспощадный. Кроме того, им до крайности мешал дикий разброд между своими - русскими православными людьми. Что было делать? Экстраординарные обстоятельства рождают крайние меры. В большинстве случаев - в Нижнем, в Ярославле и многих других городах - Минин с Пожарским действовали убеждением. Все-таки патриотический порыв освободить столицу, спасти страну, вышвырнуть наглых иноверцев был очень силен тогда. Но порой земцам противились: "Вы сражайтесь, а мы подождем, чья возьмет". Или даже: "Мы вас не знаем, нам указы присылают из Москвы". Тогда, разумеется, они применяли силу. Не особенно часто. Но когда требовалось ее применить, не стеснялись и были правы. А как еще? С нежными поглаживаниями? Коленопреклоненно и с мольбою во взорах? Люди делали дело. Они стояли на волосок от поражения. В их руках пребывала судьба страны. Это, знаете ли, не располагает к миндальничанию.
Недавно слышала такую версию (не от записного либерала - от священнослужителя,) что несколько веков наша страна жила закрыто, надо было открываться миру. История со Лжедмитрием, по его мнению, это попытка "вестернизации" через "полонизацию". Она не удалась, и позже пришлось "вестернизироваться" через "голландизацию".
Дмитрий Володихин: Сущая байка, что Россия вечно жила, отгородившись от Европы "железным занавесом". Это занавес существовал в допетровскую эпоху на протяжении 20-30 лет, не более того. Притом годы эти приходятся на период после Смуты, после Минина и Пожарского, когда страна, обескровленная и едва живая, должна была закрываться от активного иноземного проникновения, чтобы восстановить силы и подняться. Ну а в XV, XVI, начале XVII века ни от кого она не строила непроницаемой стены. Россия активно торговала с Европой, вела постоянный дипломатический диалог, охотно принимала на службу европейских специалистов, очень интересовалась европейскими техническими новинками.
Вестернизация в жестком смысле, в смысле отказа от православия как главнейшей скрепы русского общества и переделки государственного строя под европейские образцы, в ту пору не требовалась. Более того, если бы это произошло, в Россию немедленно хлынули бы чудовищные европейские проблемы, и первая из них - религиозные войны между католиками и протестантами. Собственно, Московское государство даже поучаствовало в них, но на периферии… Эти бойни, эта страшная вражда, эти разломы общественного организма, слава Богу, его тогда не коснулись. Позднее, когда Европа решила свои религиозные проблемы и резко шагнула вперед в техническом и экономическом отношении, нам пришлось вестернизироваться. Не лучшим образом, поспешно, непродуманно, однако… вариантов вне вестернизации к концу XVII века у нас, видимо, не оставалось. Но веком раньше такое "влипание в Европу", скорее всего, стоило бы нам очень крупных неприятностей. Возможно, стало бы гибельным. Тем более, если бы "оевропеиванием" занялись поляки - злейшие враги России, поставившие на Лжедмитрия I как на царя-католика, действовавшие бесцеремонно и беспощадно. Очень хорошо, что миновал нас такой вариант вестернизации.
На выставке Росархива в прошлом году, посвященной 1612 году, мне один историк сказал: князь Пожарский не метался, не изменял присяге, как присягнул шведскому королю, так и остался верен выбору.
Дмитрий Володихин: Пожарский, будучи вождем ополчения, вел переговоры со шведами только для того, чтобы обезопасить себе тылы. Шведы нависали над городами русского Севера, столицей оккупационной области являлся Новгород Великий, и оттуда они могли в любой момент нанести удар.
Позднее, во время Земского собора 1613 года, после бурных дебатов было принято решение отказаться от избрания на царство иноземного принца. Подобные варианты рассматривались: наша знать искала возможность взять от соседей юношу, мальчика и править от его имени, притом получая от родителя военную помощь. Утопично? С точки зрения того времени, - нет. В ту пору многие стояли за подобный вариант. Но когда Собор все-таки отказался от любых вариантов с иноземцем на русском престоле, Пожарский никоим образом не восставал против этого, не пытался позднее как-либо заигрывать со шведами. Так что, мягко говоря, преувеличивает тот историк. Вот дав присягу Михаилу Федоровичу Романову, Пожарский и впрямь оказался ей верен до конца жизни.
В Манеже открылась выставка, посвященная династии Романовых, что вы думаете о ней?
Дмитрий Володихин: Один только факт: Романовы удерживали престол в течение 304 лет. Из сколько-нибудь крупных династий Европы, правивших с начала XVII века по настоящее время, больше них удерживали власть только австрийские Габсбурги. Стало быть, неплохо исполняли свои монаршие обязанности Романовы, совсем неплохо. "Серебро" по Европе это, знаете ли, показатель.
Почему на Соборе 1613 года именно они получили первенство? Тут сошлось несколько важных факторов. Михаила Федоровича выдвигала на престол сильнейшая аристократическая партия. Что такое Романовы? Ветвь древнего боярского семейства Захарьиных-Юрьевых. В их жилах вовсе не текло царской крови, они всегда являлись слугами московских государей. Но их предки находились при дворе московских монархов как минимум с середины XIV века; родоначальником этого семейства и нескольких других является крупный великокняжеский служилец Андрей Кобыла.
На протяжении всего XVI века предки Михаила Федоровича оказывались в Боярской думе, ходили в чинах окольничих и собственно бояр, воеводствовали в больших городах, водили в бой полки и целые армии. Романовы и их предки - Юрьевы, Захарьины, Кошкины - высокий род, пусть и род слуг княжеских, а не князей. И вместе с ними роль таких же слуг, не имеющих царской крови в артериях и венах, играли многочисленные старинные рода московского боярства - Салтыковы, Сабуровы, Пушкины, Шереметевы, Шеины, Морозовы, Плещеевы, Вельяминовы, Бутурлины. Все эти рода и множество других, не столь именитых, составляли социально близкую Романовым среду. Они-то, как видно, в нужный час собрали деньги для казаков, мобилизовали собственных бойцов, проявили дипломатические способности и нажали на недовольных, где надо… Княжеские семейства боролись за престол разрозненно, всяк за себя. Нетитулованная же знать выставила всего два рода на выборы, а когда Шереметевы решили поддержать Романовых, вся ее мощь сконцентрировалась в единой точке. Общими усилиями наладили связи с властями Троице-Сергиева монастыря, богатейшими купцами и казачеством. Троицкие власти предоставили сторонникам Михаила Федоровича свое московское подворье обители для совещаний. Купцы дали средства на ведение "предвыборной кампании". Казачьи атаманы обеспечили военную силу, поддержавшую эту "партию".
Наконец, Михаил Федорович, чистый от всех грехов Смуты, стоял намного выше столпов "Семибоярщины", "тушинских бояр" и откровенных слуг польской власти. А они составляли большинство среди выдвинутых кандидатур. Итак, Михаил Федорович победил по трем главным причинам: во-первых, за ним стояла самая сильная аристократическая коалиция. Во-вторых, его поддержала Церковь. В-третьих, и главное, страна возрождалась из руин, из грязи, из пепелищ. Она начинала жить с чистого листа. И в такой ситуации лучшим оказался тот царь, которого никто не имел оснований упрекнуть в неблаговидных деяниях смутных лет. Михаил Федорович был чист. Чистота его внушала добрую надежду.