Поделиться
В его новой книге "Повседневная жизнь блокадного Ленинграда" практически отсутствует традиционное, каноническое описание героизма и стойкости, описание, вошедшее в привычку и потому уже не "берущее за душу" и не будоражащее сознание. Яров скрупулезно исследует жизнь города и горожан, оказавшихся в кольце: день за днем, час за часом. Потому что день и час для каждого ленинградца могли быть последними и при всей трагической похожести не были одинаковыми. Это видно лишь с "близкого расстояния" - при анализе сотен дневников, прочитанных автором. Эти дневники ранее лежали в спецхранах архивов и музеев - их приносили туда ленинградцы, надеясь, что для "правдивого слова о Ленинграде придет время". Эти дневники - проявление поразительного духовного оптимизма: люди были уверены, что их свидетельства прочтут потомки, значит, они верили в Победу.
Днем Победы среди войны стало 27 января 1944 года, когда Северная столица во многом благодаря мужеству горожан, на заводах изготавливавших танки, пулеметы и снаряды для фронта, возводивших линии обороны, патрулировавших улицы, дежуривших на крышах во время бесконечных обстрелов, работавших на Ленинградском радио, освободилась от блокады. Горько писать об этом, но впервые за 70 лет этот день с 2014 года будет официально называться "Днем полного освобождения советскими войсками города Ленинграда от блокады его немецко-фашистскими войсками". В новой официальной формулировке не нашлось места самим ленинградцам...
В "Повседневной жизни блокадного Ленинграда" нет пафосных обличений беспомощной власти. Но есть множество данных о двух реальностях: одна из них - партийно-документальная, вторая - дневниковая, созданная обычными горожанами. Город "разгружали" от мирного населения, эвакуировались в первую очередь те, "чье пребывание в Ленинграде считалось помехой для превращения его в город-крепость". И блокадная Дорога жизни оказывалась для одних дорогой смерти, потому что другим нужно было "отчитаться об отправке". Лишь один раз Яров, не сдерживаясь, выносит приговор бездушной номенклатуре: "В любой великой народной драме всегда находится место для людей, чьи поступки, казалось, опоясаны броней законности, но которые получают несмываемое клеймо - "бессердечие". Полумертвых людей гнали пешком по льду Ладожского озера, поскольку не хватало машин - тех самых, хрестоматийно известных полуторок. "Не была продумана организация обогревательных пунктов по пути следования колонн... Люди замерзали". Толпы бросались под автомобили, безуспешно пытаясь втиснуться в кузов, уже переполненный людьми. Водители не имели права останавливаться - остановка на тающем льду сулила гибель. И "машины ехали дальше с окровавленными колесами". Яров пишет и о том, как люди "на перевалочных пунктах" не получали хлеба по нескольку дней, как на "привалах" каша из бочек из-за отсутствия посуды выливалась прямо в снег... Как отбирали детей для эвакуации? Воспитатели и врачи придумывали тесты: заставляли детей пройти от стены до стены помещений без помощи взрослых. Ослабевших не брали. Иначе на смерть были бы обречены те, у кого был шанс доехать до Большой земли и выжить... Дантов ад кажется пастельной фреской по сравнению с этой реальностью.
Это анатомия блокады. Здесь много медицинских фактов и натуралистических деталей. Для того чтобы не только осознать, но и прочувствовать глубину трагедии и подвига, необходимо знать всю правду. В книге нет "обобщенных" цифр - "округленных" 900 дней блокады, "более полумиллиона жизней", унесенных блокадой. Для автора это принципиально и в научном, и в нравственном смысле. Блокада продолжалась 871 день. Количество ее жертв неизвестно. И не только потому, что после снятия блокады сводить воедино данные кладбищ было запрещено, а на оглашение каких-либо иных данных, кроме "официально утвержденных", было наложено вето в виде "распоряжения уполномоченного по охране гостайны". Просто и кладбища не фиксировали количество захороненных в гигантских братских могилах-ямах (которые были не только на Пискаревском). Еще одна причина - нередко люди привозили умерших родственников на кладбище, не регистрируя смерть в домкомах - это давало возможность получить на них продовольственную карточку и продлить жизнь. Сотни умерших на улицах увозили похоронные команды: кто был в силах подсчитывать, сколько тел удалось погрузить в кузов?
Главное внимание автора сосредоточено на ленинградцах, оказавшихся духовно сильнее запредельной реальности. Тех, кто помогал подняться упавшим, кто приносил карточки домой к потерявшим их, кто доставлял на промерзший вокзал согретый на "буржуйках" кипяток людям, сутками ждавшим поезда до Ладоги. И это в "смертное время", когда экономили силы для каждого шага. "Каждый делал свое дело, но в единении с другими создал ту непреодолимую стену, которая оградила город от падения в бездну", - пишет Яров. Это единение восхищало даже врага. "Воля ленинградцев к сопротивлению не была сломлена", - был вынужден констатировать рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер.
При погружении в ТАКУЮ тему трудно не очерстветь. Защита от "очерствения" не только профессионализм историка, но и интеллигентность. Именно благодаря этим качествам автор смог уберечь себя и читателя от ожесточения.
"Вот этот город - беспомощный против обстрелов и налетов, искалеченный и израненный, но и руинами очерчивающий свои границы, которые никто не смог переступить. Вот эти люди - опухшие, шатающиеся, выискивающие крошки хлеба, мучимые голодом и холодом, разучившиеся плакать - но оставшиеся людьми". Книга Сергея Ярова выстраданный и честный памятник им всем.