Сегодня, я вижу, особенно грустен
твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится
только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озёр.
Вдали он подобен цветным парусам
корабля,
И бег его плавен, как радостный
птичий полёт.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется
в мраморный грот.
Я знаю весёлые сказки
таинственных стран
Про чёрную деву, про страсть
молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала
тяжёлый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь,
кроме дождя.
И как я тебе расскажу
про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах
немыслимых трав...
Ты плачешь? Послушай... далёко,
на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Николай Гумилёв,
осень 1907 года
Это было в ноябре, когда шесть часов вечера можно отличить от полуночи лишь по обилию зажженных окон в домах. Я пришел в общежитие навестить ребят-однокурсников.
В это время на первом этаже, в красном уголке, играли три музыканта: скрипка, гитара и флейта. Сесть было негде, я пробрался к окну и запрыгнул на подоконник.
Когда зазвучала песня "Жираф" на стихи Николая Гумилева, стало так тихо, как никогда не бывает в студенческом общежитии. Можно было подумать, что все умерли или уехали на картошку. Но картошка к тому времени не только была нами собрана в мешки из-под кубинского сахара, но и мирно лежала в таинственных закромах родины...
Я на секунду глянул в окно: мокрый снег быстро-быстро летел в свете фонаря. А в зале сидела девушка, которую я очень любил, в полумраке я не видел ее, но чувствовал, что она где-то здесь. И так же рядом был жираф и озеро Чад.
Это безумное сочетание красного уголка, снега, девушки, музыки и жирафа снилось мне потом много лет. И всякий раз я испытывал какой-то озноб счастья, ускользая памятью в тот вечер, в ту осень...
Вернувшись домой из общежития, я перебрал альманахи "День поэзии" - вдруг в них найдется хоть одно стихотворение Николая Гумилева. Но даже имени его я нигде не встретил. Гумилев был вычеркнут из русской поэзии, сброшен в шахту забвения. И я уже сомневался: да был ли вообще такой поэт?..
С огорчения я уткнулся в книжку любимого Тура Хейердала и вдруг увидел вот эти строчки: "Вдали показалось озеро. Голубое, с холодным стальным отливом зеркало неба за кромкой ярко-зеленой поросли сочного папируса... Оно смотрелось как мираж, хотелось выскочить из машины, побежать туда, броситься в эту немыслимую голубую воду... Упоительно красивое озеро Чад..."
Недавно я прочитал книгу петербургского профессора Юрия Владимировича Зобнина "Николай Гумилев". Мне кажется, на сегодняшний день это лучшая книга о поэте. Она полна той глубины понимания, которая достигается лишь любовью. Это одновременно и филологический роман, и новаторское исследование (стихи Гумилева впервые рассматриваются в святоотеческом свете, и этот свет многое в них проясняет).
И вот, что удивительно: оказывается, и для Юрия Зобнина открытие Гумилева началось с "Жирафа", и это тоже была песня, и услышал он ее примерно в то же время, что и я - в начале 1980-х!
Нынешний школьник не поймет, в чем тут "фишка": взрослые дяди узнали о Гумилеве только на университетской скамье и еще умиляются этому.
И ведь оправдаться сложно. Кто из ребят поверит, что найти Гумилева в Сети мы не могли, потому что не существовало Интернета, а стихи поэта были спрятаны в спецхранах. Что ж, во многих вещах, сегодня доступных, мы были невежами. Но зато сколько литературных и исторических открытий нас ожидало на каждом шагу - в гостях у друзей, под ночным фонарем на улице, в палатках и поездах. Разве это может сравниться с готовой информацией на экране монитора!
Как пишет Юрий Зобнин в предисловии к другой своей книге о Гумилеве: "Прекрасное это было время - начало 80-х! Мы не изучали, мы доживали "серебряный век", мы были последним поколением его слушателей... Песни пели по кругу - хулиганские и романтические - Окуджаву, Высоцкого, Визбора. В разгар одной из таких "спевок" гитару берет милая Света Якунина и, плавно перебрав струны, напевно произносит:
Сегодня, я вижу, особенно грустен
твой взгляд..."