Поделиться
Нет ничего сложнее, чем изо дня в день, не различая в последние двое-трое дней утро с ночью, передавать 16-е, 17-е сутки подряд олимпийские репортажи. Не случайно перед финишем Игр специально приготовленное на такой случай помещение в Главном пресс-центре напоминает переполненный склад забытых замученными журналистами вещей. Тут все - от естественно потерянных перчаток до забытых телекамер.
А у меня своя примета. Если куда-то само собой исчезает мое красное кашне с вышитым на нем крокодильчиком, значит, скоро по домам.
Но до этого в Олимпиаду надо как следует вложиться. Отдать все, что знаешь и умеешь. Научиться отказывать. Тут обилие раутов и мероприятий, на которые тебя тащат, но газете вовсе не нужных. Сотни состязаний, и ты нюхом, выработанным годами волчьего спортивного репортерства, должен вычислить, где ты со своим пером должен оказаться обязательно и во что бы то ни стало.
Последняя остановка перед Сочи
Не то, может, сравнение, если некорректное, прошу простить, но за 17 журналистских дней 1986-го в зоне Чернобыля все время снился реактор, увиденный лишь однажды лицом к лицу. В Ванкувере меня мучил кошмарами отвратительно грязный и далекий город Уистлер. Добираться туда на биатлон и лыжи приходилось часа по четыре, обратно в симпатичный Ванкувер - шесть. Но Бог, опыт, интуиция нашептывали полубессонными ночами: соберись, сегодня наши возьмут "золото", и вот где ты разгуляешься с родными лыжниками и биатлонистами. И те скромные, такие долгожданные, столь непривычно малочисленные для моей страны награды были добыты в промозглом Уистлере на моих глазах, а следовательно, и на глазах моих уважаемых читателей.
Но если бы вы только знали, что за мука каждый рассвет подниматься в горы. Пересаживаясь с автобуса на автобус, месить грязь перед входом в продуваемый пресс-центр. Ждать часами пресс-конференций. Ловить ответы. Ломать ведущего конференцию, чтобы он по старой якобы дружбе дал тебе задать последний вопрос, а потом еще и еще один. Прижимать в угол усталых наших чемпионов, задерганных промахами в биатлоне, плохой смазкой, недовольных то ли верно, то ли совершенно неправильно подобранным составом. Мы впервые катастрофически проигрывали, не попадая в "десятку" командного зачета. И атмосфера была гнетущей, в канадскую мерзлоту втаптываемой, и настроение под стать лишь трем золотым увезенным медалям.
На моих видевших сотни состязаний фигуристов глазах была нагло уведена золотая медаль у гения Плющенко. Ему противостоял американец, хороший парень и заведомый середнячок Лайсачек, для которого четверные прыжки Плющенко были недоступны, недостижимы настолько, что он не понимал, зачем рисковать, их делая. На хоккейном четвертьфинале с канадцами мы сидели вместе со знаменитым Евгением Зиминым. И уже вскоре я по поведению старого знакомца понял: тут ничего не поделаешь. Не забуду прерывающегося монолога тренера Славы Быкова, окруженного десятками журналистов: я виноват. Ну четвертуйте меня на Красной площади.
Но был же и радостный голос чемпиона в лыжном спринте Никиты Крюкова. И такой уверенный, молодой, который хочется услышать и в Сочи.
И жизнерадостный интеллигент Иван Скобрев брал в коньках "серебро" с "бронзой", намекая: то ли еще будет. И квартет по-девичьи уверенных в судьбе дам-биатлонистов уверял: к Сочи все наладится. Вот и посмотрим. Ванкувер нужен был для встряски. В городе на берегу Черного моря все сложится по-иному. Не надо сплошного чемпионства. Пусть российские олимпийцы сделают то, что могут, а мы не дадим упасть духом, поддержим.
Русские вечера в Альбервиле
Какой-то кусок с неба свалившегося счастья. Будучи собкором большой газеты, пять лет наблюдал за подготовкой Альбервиля к зимним Играм 1992-го. Знал всех, был всюду зван, в будущую столицу Олимпиады наведывался по приглашению организаторов регулярно.
А все потому, что познакомился с двумя сопредседателями Оргкомитета Игр-92 - правым политиком Мишелем Барнье и трехкратным чемпионом Гренобля-68 в горных лыжах Жан-Клодом Килли. Барнье уже после Олимпиады занимал высочайшие посты вплоть до министра иностранных дел Французской Республики. Ну а Жан-Клод Килли - духовный наставник Сочинских игр. Но прежде чем отношения установились на уровне немыслимых во Франции дружеских, произошла фантастическая история, которая и сблизила с довольно сухим, до того сугубо официальным Мишелем Барнье. Посетив в пятницу его резиденцию поблизости от Альбервиля в городе Аннеси и узнав все олимпийские новости, мы распрощались с хозяином до понедельника. Барнье удалился, мы же, поболтав, уместились втроем в старинном лифте.
И вдруг грохнулись с какого-то невысокого этажа прямо в подпол здания. Чудом не пострадал никто - ни помощник Барнье, ни российская красавица - тележурналистка Ксюша Полонская, ни я, грешный. Попытались выбраться - бесполезно. Нажимали на тревожные кнопки - уже отключены. Кричали, шумели, стучали - в старинном пустынном здании полная глухота. Мобильных телефонов тогда еще не было.
Помощник Марк глухо пробормотал, что все равно в понедельник в 5.30 нас спасет уборщица - старушка приходила убирать мэрию первой. Прошел час, второй. Иногда мы на всякий случай втроем подавали наш совместный советско-французский голос из подземелья. Запас анекдотов закончился быстрее, чем предполагалось.
Дело принимало неприятный оборот. Но на родине Перро сказки - добрые. Вдруг над нами раздались шаги, шум пылесоса. Мы заорали, и как!
Это добрая фея - уборщица пришла вылизывать мэрию не утром в понедельник, а почему-то поздним вечером в пятницу. Мадам, как сейчас я помню, типичная баба Маша, нас услышала, мгновенно вызвала помпье - пожарных. Те примчались через пять минут и, как-то отжав шахту, освободили узников советско-французского олимпизма.
Если коротко, то сопредседатель Оргкомитета Барнье нас больше от себя не отпускал. Куршевель и прочие скромные приюты российских олигархов, а тогда места будущих олимпийских баталий, нами были освоены за уик-энд.
Правда, произошел еще один, с точки зрения Мишеля Барнье, казус. В ресторане Куршевеля, где сопредседатель оставил нас минут на 30 одних, к рыбному блюду было подано красное вино. Лицо вернувшегося месье Мишеля при виде этой бутылки приняло цвет стоящего на столе напитка. Мгновенно появившийся метрдотель принес извинения. Для нас инцидент прошел незамеченным. А отношения с Барнье еще больше укрепились.