Юрий Лепский: "Набережная Неисцелимых" напоминала Бродскому о Ленинграде

Пожалуй, все началось в 1989 году, когда у меня в руках оказалась только что вышедшая в издательстве "Независимая газета" книжка под названием "Меньше единицы" - переводы на русский эссеистики Иосифа Бродского. Я открыл ее и очнулся часа через два абсолютно потрясенный. У меня было такое ощущение, что до сих пор, читая книжки современных мне авторов, я входил в какие-то землянки с низкими потолками, позволявшими стоять внутри этого пространства либо на коленях, либо согбенным. И вот наконец-то я вступил в храм с высокими сводами, где потолок и кровля терялись в небесах, где можно было свободно закинуть голову и вдохнуть полной грудью свежий неразряженный воздух, где время было запечатлено и сжато в поэтической строке, где для понимания прочитанного надо было зайти под эти своды еще и еще раз...

Я прочитал эту книжку за два дня и бросился искать другие тексты, написанные его пером. На полке в моей квартире стояла маленькая книжка его стихов. Периодически я открывал ее и вновь ставил на место: его стихи меня не "доставали". Скорей всего я просто недозрел до них. А вот с эссеистикой случилась беда: я заболел. И однажды, находясь в этаком состоянии, добрался до текста, названного Fondamenta degli Incurabili - "Набережная Неисцелимых". Боюсь, что именно с этого текста мой прекрасный недуг приобрел качество неизлечимого.

Фото:Юрий Лепский/РГ

"Набережная" была посвящена Венеции. И я, побывавший к тому времени в этом городе дважды или трижды, отчетливо понял, что по-существу не был там ни разу. При первой же возможности я ринулся в Венецию искать набережную Неисцелимых. Но тщетно: такой набережной в Венеции не было. Она не значилась ни в одном туристическом путеводителе. Я бродил и бродил по этому городу, пытаясь понять, что заставляло Бродского каждый год во время каникул прилетать сюда из Америки, почему он так любил это место на земле?

В тот раз я улетел из аэропорта "Марко Поло", так и не найдя ответов на эти вопросы. Но на следующий год я приехал сюда, как и он, зимой, предварительно исходив пешком его любимый Ленинград и прочитав ворох текстов о таинственной набережной-невидимке. На этот раз удача сопутствовала мне. Я остановился в его любимом отельчике "Бученторо" у знаменитого венецианского Арсенала. И пошел его любимым маршрутом - по виа Гарибальди на остров Сан-Пьетро. Уже через триста метров я остановился как вкопанный у чугунной изгороди Джардиньи - городских садов, соединенных с парком венецианского биеннале. И изгородь, и уходящая к лагуне перспектива не оставляли никаких сомнений - это Летний сад его любимого Ленинграда, то место, где он впервые увидел Венецию на фотографиях из журнала "Америка", принесенного для него другом Евгением Рейном.

Фото:Юрий Лепский/РГ

Вечером того же дня, уже на закате, миновав мост Академия, я нашел квартал, который когда-то назывался Инкурабили. Вот госпиталь, вот канал, ведущий к набережной, а вот и сама набережная, которая теперь носит имя Дзаттере. Морской ветер лагуны принес запах водорослей, упруго ударил в лицо. Я взглянул с набережной на пролив, на неровную линию фасадов острова Джудекка на противоположном берегу, да так и остался стоять потрясенный: на самом деле передо мной плескалась Нева, а неровная линия фасадов упиралась в знаменитые питерские Кресты. Секундою спустя, стряхнув наваждение, я понял, что принял за Кресты красный кирпич строившегося "Хилтона". Впрочем, все остальное, и река, и фасады, были вполне ленинградскими.

Так вот почему он предпочел назвать это место "Набережной Неисцелимых": оно слишком напоминало ему родной город, из которого он был изгнан, в который ему не суждено было возвратиться при жизни. Этот зазор между двумя берегами, разделенными то ли лагуной, то ли рекой, то ли временем, скорее всего создавал именно в этом месте невероятное поле любви, ностальгии и светлого страдания, которые человеку не дано исцелить при жизни.

Этот почтовый ящик на кладбище сан-Микеле всегда полон: ему до сих пор пишут письма.Фото:Юрий Лепский/РГ

Он любил дарить "Набережную" с неизменной надписью "От неисцелимого Иосифа". Удивительно, но каким-то воздушно-капельным путем, минуя главных санитарных врачей, эта прекрасная болезнь передается достаточно большому количеству наших соотечественников. Вот и ваш покорный слуга, в очередной (который уже!) раз прилетая в Венецию, приходит к его могиле на острове Сан-Микеле и обнаруживает там почтовый ящик в виде избушки на деревянном столбике. Это для писем Бродскому. Ему до сих пор пишут письма множество людей, жизнь которых он изменил своей поэзией. Из них уже можно составить не то что город, но целую страну с названием Incurabili.